По ком уехала крыша: The Eagle/ Орел 2011
Автор: тут
Название: нету!
Жанр: хитрожопный: практически это - пересказ собственного видения кино+ вкрапления додумок аля "пропущенные сцены". такое "вы все неправильно поняли, щас я вам прально расскажу"(с)
Рейтинг: как у фильмы
Герои: Марк, Эска, остальные.
Дисклаймер: герои не мои , денег не получаю . получаю токо удовольствие.
Ворнинг: безграммотность врожденная, беттинг обещала пальмус. но сделала токо петтинг текста. потому с ошибками. и ох. мой самый длинный фик был длинною в 7 страниц. и нехило меня ухойдокал. этот грозится растянуться листов на 20-25. я его боюся. я себя боюся.
1 В лагере В лагере
Зеленые воды вязким омутом затягивали взор, но Марк не смотрел на реку. Его взгляд цепко осматривал берег, а сердце замирало. Британия. Наконец-то.
По реке. По лесу. По полю. К месту назначения.
Небольшой гарнизонный лагерь встретил его настороженно, как всегда принимали новичков из командного состава. Особенно если они молоды. Оценивающие взгляды, перешептывание за спиной, Марк терпеливо ждал, когда это пройдет. Он мягко, но настойчиво проявлял свою командирскую волю: советовался с центурионами, прислушивался к ним, но поступал по своему, подтягивал военную дисциплину, укреплял стены, восстанавливая когорту в звании боевой, а не запасной.
«По личным мотивам?» - спросил его Луторий Друз про выбор места службы, и Марк слишком поспешно ответил «нет». Он был спокойным, уравновешенным, талантливым командиром, но и у него была своя ахиллесова пята.
В тот вечер Марк принес дар богам, обошел крепость по периметру, привычно замер на смотровой площадке у самых ворот. На душе было тревожно
Солдат , стоящий рядом с ним, сменился. Строго по расписанию, отметил про себя Марк и на секунду позволил себе улыбнуться.
Тревога не проходила: смутное, гнетущее ощущение поселилось где-то в животе.
Марк еще раз осмотрел безмятежный ландшафт: в наступающих сумерках он был тих и спокоен. Ветер слабо колыхал высокие травы. На небе сквозь серое марево угадывался округлый диск луны. Близилось полнолуние. В груди у Марка что-то дернулось: он вспомнил недавние слова центуриона про то, что в деревне видели друидов, вспомнил все слухи и рассказы, которые слышал и впитывал по дороге в Британию.
Друиды и полнолуние - всегда нехорошо. А он еще выслал патруль…
Спать Марк ложился с тяжелым сердцем. Потому, когда его разбудил какой-то шорох, далекий, будто почудившийся, он, не раздумывая, вылез из теплой кровати.
Марк постоял на смоторовой площадке, безрезультатно вглядываясь в черную даль, прислушиваясь к тому беспокойному чувству внутри себя. Он отдал приказ собрать всех солдат, прекрасно осознавая, что его авторитет, как командира, уже весом, но еще слишком хрупок, и любая ошибка отбросит его на несколько шагов назад, туда, где все опять будут перешептываться за его спиной, придумывать прозвища, и прятать ухмылку, отдавая честь. Ну что ж , это будет не навсегда.
Когда внезапно тишину нарушил яростный крик, и на Марка обрушился сильный удар меча , он смог его отразить . Если бы брит сразу ударил в голову или в беззащитную шею, Марку не помогли бы годы тренировок:, ведь он был без шлема, держал его в руке. Но темнота работает на благо обоих сторон, у нее нет любимчиков.
Успев отметить краем сознания, что метили в него, в главаря, Марк очистил голову от всяких мыслей и стал действовать схематично. Он стал убивать.
Движениями резкими, отрывистыми, безупречно точными он пробивал себе дорогу к факелу, который был их общим спасением. Короткая дорога его к огню была устлана трупами.
Бриты уже успев понять, что проигрывают, ведь внезапность атаки была их главным оружием, бились дико, остервенело, не боясь умереть. Лишь бы утянуть с собой на тот свет хотя бы одного ненавистного римлянина.
Марк добрался до факела и сбросил его вниз, в защитный ров. Стены мгновенно заполыхали, освещая все вокруг. Множество бритов стояли около крепости, не решаясь приблизиться к огненному рубежу, понимая, что битва проиграна, едва успев начаться. Те, кто штурмовал стену,- сгорели, а успевших залезть,- планомерно добивали.
При свете быстро наступившего утра, Марк осмотрел гарнизон, подсчитывая потери. Он крепко стиснул зубы. Как бы хорошо они не сражались, какое бы преимущество на их стороне не было,- всегда есть потери. Он склонил голову , присев около скорбной цепочки тел на земле, произнес молитву. Центурион второй центурии уважительно ждал , когда он закончит. Его лицо, еще совсем недавно ехидное и злое, выражало теперь такое почтение, которое Марк если и надеялся увидеть, то ближе к концу своей службы здесь.
Все солдаты смотрели на него с новым, необычным восхищением во взгляде. А когда раздался крик караульного «командир!» со стены, то звучал он как призыв о помощи к тому, кто все рассудит и уладит.
Марк взлетел вверх по лестнице на смотровую площадку. Он знал, что ничего хорошего его не ждет, но сердце ухнуло вниз от того, что он увидел.
Патруль. Его патруль, который он, непреклонно, авторитетно - показательно выслал за зерном, сильно поредевшим составом стоял на расстоянии, которое было недоступно лучнику. В окружении бритов. В плену. Одного мужчину, главного в отряде патруля, командира третьей центурии, вывели вперед. Поставили на колени.
Марк знал, что должно случиться.
Он не хотел это видеть. Он должен был на это смотреть.
С сильно бьющимся сердцем и прямой до боли спиной, он стоял впереди всех и не позволял себе ни отвернуться, ни прикрыть глаза. Почти совсем не моргая, он слушал непонятный язык обвинительной речи, вгоняющего себя в транс друида, и смотрел, как центурион пытается сохранить свое лицо перед смертью. Накал речи увеличивался, совпадая с учащающимся сердцебиением Марка.
Кульминацией был короткий взмах меча и яростно-радостный рык толпы.
«Нет»-прошептал побелевшими губами Марк. Просто нет. Героически-бессмысленно, отчаянно-безрассудно, но он должен был попытаться спасти своих людей. Он не мог не попытаться.
Солдаты выстроились у ворот, как он и приказал. Они беспрекословно готовы были идти за ним. Центурионы готовы были идти вместо него. Он был лучшим командиром , который был у них за долгие, долгие годы.
Марк произнес молитву.
Ворота открылись. Щиты лязгнули. Они побежали.
2 У дяди У дяди
Марк стоял, одной рукой тяжело опираясь на палку, другой на стену. Его сильное молодое тело вдруг стало неповоротливым и тяжелым. Зеленые речные воды, текущие вдоль той стороны дома, где находилась его комната, создавали красивый умиротворенный вид. Вид жизни, протекающей мимо.
Он благословенно мало что помнил после ранения. Он четко помнил все, что было до. Лобовая атака с разъяренными дикарями, медленное, но уверенное продвижение к цели, освобождение пленных, жаркая злость от вида, выпавшего из защитного круга солдата. Он не собирался терять еще людей. Ни одного. А потом этот трубный звук, заставивший толпу разбежаться. И колесницы, - осознание на мгновение выбило дух, - боевые колесницы.
Мог ли он закричать про отступление раньше? Спасло бы их всех ,то крохотное мгновение на которое он промедлил? Марк сжал кулак, опирающийся на стену. Он не знал. Скорее всего, нет. Тут не было его вины. Только он понял, увидев, как с криком , лишаясь ноги, падает еще один солдат из спасательного отряда, что больше людей он не потеряет. Они хотели убить его первым делом при штурме? Лишить бойцов командира? Отлично. Он сделает также. И Марк, взяв с земли копье, пошел навстречу колесницы с главным друидом.
Зеленые воды текли почти беззвучно. Завораживающе. Маняще.
Марк зло тряхнул головой и отвернулся.
Он просил богиню сохранить честь легиона любой ценой. Она сохранила честь. И оставила ему жизнь. Забрав ее смысл.
За все самое важное платят не деньгами, не телесными удовольствиями. За все самое важное платят кусочками души.
Марк кинул последний взгляд на зеленые воды, прошептал короткую молитву, и пошел к дяде, который звал его.
Старший Аквила был слишком сед и улыбчив, чтобы делать сравнения с молодым, стоическим образом отца, оставшимся в памяти у Марка. Но он не был похож на отца. Как и Марк.
-Внешне ты больше похож на мать,- с нескрываемым любопытством, настоящая искра которого есть только у стариков и детей, разглядывал его дядя,- а вот норов - отцовский.
И звучало в его голосе радость от осознания этого факта.
За те пару недель, что он прожил в доме дяди после ранения, Марку было легко и комфортно в общении с ним, будто они давно знают друг друга. Он не чувствовал себя обузой или временным гостем. Он чувствовал себя семьей. Как и дядя он был Аквиллой. Они были из одного материала, и в молчании дяди он находил больше понимания, чем во вроде бы разумных словах родственников по материнской линии, с которыми он прожил много дольше . Которых не любил, и которые не любили его.
Хотя там, где он провел юность, было теплее и солнечнее, а тут- сплошная морось, затянутое небо и холодный ветер, эти места чувствовались ему родными. Тут жил его дядя. Тут умер его отец. Умер.
Марк облокотился о стену, чтобы передохнуть. Нога заживала с трудом и долго. Короткий отрезок пути давался ему большой болью.
Он надеялся, что отец умер в бою. Втайне желал, чтоб по воле богов он выжил. И весь холодел от мысли, что отец мог выжить не по воле богов, а от собственной трусости. Все время, когда он был в забытье, разные варианты случившегося бродили у него в голове, представляя картины красочные и правдоподобные, изматывающие душу.
Марк глубоко вздохнул и отошел от стены.
Дядя, видя, как он все сильнее и глубже погружался в воды тоски и отчаяния, особенно после визита Лутория, пытался как-то развлечь его: хотя он явно не любил такие представления, а Марк вообще не хотел куда-нибудь выходить из дома, они оба собирались в атриум.
3 Атриум Атриум
Марк шел сам почти до самого конца, но лестница вынудила его принять чужую помощь. Уже уставший и раздраженный этим, он с неприязнью огляделся. Деревянные ряды, небольшая арена, много народу- все, как в любой римской провинции.
Он посещал в Риме битвы пару раз и всегда выносил оттуда одно-два знание нового удара и уважение к гладиатору его применившему. Он учился у них. Тут, что-то ему подсказывало, учиться было нечему.
Орущие люди с обрюзгшими лицами, похотливые женские улыбки, направленные в его сторону, снисходительно-оценивающие взгляды мужчин. Марк вздохнул. Конечно, когда тебе плохо, все кругом кажутся уродами и идиотами, но это место не нравилось ему уже только по рассказам, а теперь - воочию…
Марк отвернулся от арены, где еще только шутовски разминались, и нетерпеливо , подначиваемый болью в ноге, уставший от тяжести в груди, спросил про отца и сразу же поделился своей тревогой о возможном его предательстве. Боль ослабила щиты, которыми он окружал эту тему. Да, и дядя был тут, наверно, единственным человеком, который мог понять его.
"Твой отец был настоящий римлянин"- сказал дядя. Римлянин? Настоящий? Марк знал многих римлян, которых можно назвать настоящими, но на которых ему никогда не хотелось быть похожим. Да и тут, на трибунах, наверняка присутствовал не один такой гражданин. Глубокие морщины образовалась у него между бровей. Сомнений не убавилось.
На арене объявили настоящий бой, и толпа радостно оживилась.
Мощный гладиатор-фракиец поднятыми руками приветствовал зрителей. Второго противника, ниже ростом и совсем без доспехов, подталкивали на арену пинками в спину. Он хмурым взглядом осматривал толпу снизу вверх.
-Это раб,- удивленно досадливо вздохнул рядом дядя.- Бой между гладиатором и рабом никогда не бывает честным.
Марк почувствовал, как внутри него натянулась невидимая струна. Что-то в манере держаться , прямой спине, мрачном взгляде этого юноши было таким знакомым, таким понятным. Раб , молодой брит с синими татуировками на руке, с презрением, достойным полководца, плененного дикарями, осмотрел беснующуюся публику. Перевел взгляд на фракийца. И , глядя ему в глаза, с гордо поднятым подбородком, толкающим ударом откинул в стороны меч и щит, свое единственное оружие и защиту.
Да как он посмел,- задохнулся Марк, сердце у него заколотилось. Как он мог, не боятся?
Обманутая публика возмущенно заверещала, ей отказывали в зрелище.
-Какой смельчак,- дядя усмотрел в этом то, что не видела толпа,- он не боится умереть.
«Неправда» - сдержал возглас Марк, который вдруг понял. Он боится. Он не хочет умирать не в бою. Но биться на потеху? Развлекать ненавистную толпу? Он выбрал такую смерть, чтобы сохранить свою честь единственно возможным способом.
Волк, запертый в клетке, заметался в ограниченном пространстве своей свободы, заскулил в предчувствии смерти. Остальные животные, приготовленные к схваткам, согласно вторили его вою.
Человеческий гвалт, скулеж животных, шум собственной пульсирующей крови – все эти звуки вдруг будто приглушили. Лихорадочное биение сердца барабанным крещендо затмевало все остальное. Все внимание Марка было сосредоточено на этой худой, мускулистой фигуре, стоически принимавшей удары: вот брит опять упал от удара, не сразу поднялся, отряхнулся от песка, встал ровно и смотрел волком на своего соперника. Следующим ударом фракиец послал его на землю, и тот уже не поднялся. Грудная клетка брита ходила ходуном, ноздри ненасытно втягивали воздух с запахом песка и застарелой крови, глаза смотрели в небо, необычно чистое в этот день. Он готовился умереть, хоть отчаянно не хотел встречать смерть так рано и при таких условиях.
Струна внутри Марка дернулась, рискуя порваться. Струна ли? Может это был стержень, на котором держалось все его естество?
Марк сглотнул пересохшим ртом. Стук сердца перестал единственным звуком биться в голове, - гудящей волной его накрыл шум окружающего хаоса. Он перестал быть там , на арене, один на один с бритом, быть вместо него, загнанным пойманным зверем, жаждущим свободы. Кругом было множество людей, и они показывали пальцем вниз.
Марку, потрясенному собственным острым сопереживанием, понадобилось мгновение, чтобы осознать, что это значит.
Его убивали.
Фракиец ждал, внимательно осматривая через прорези двуличного шлема, сидящую так высоко, и такую падкую до крови публику. Он тянул с последним ударом меча, видимо не привык убивать без борьбы. Или испытывал непонятное другим уважение к противнику.
Разочарованная публика требовала смерти.
Марк , не мигая, смотрел на гладиатора, на острие его меча, приставленное к сердцу брита, который глубоко дышал , каждым вздохом приподнимая лезвие вверх.
Алая полоска крови на его губах слегка дрожала.
Струна внутри Марка максимально натянулась, толкая его вверх, поднимая на ноги: больную и здоровую. Он использовал плечо дяди для поддержки и закричал «жизнь» хрипло и громко. Зрительный сектор вокруг их ряда в недоумении затих, потом зажжужал удивленным ропотом . Брит вздрогнул, повернул на песке голову, выискивая обладателя голоса.
-Жизнь- закричал Марк еще громче, увереннее. Его плечи распрямились, большой палец изо всех сил тянулся вверх. Чуть не стреляя глазами молнии, он повелительным взглядом обвел толпу, приказывая:
- Ну же, глупцы! Пальцы вверх!
Величие его позы, прямота осанки, то, как он говорил, все в нем дышало– «вожак». И толпа подчинилась. Первыми сдались женщины. Звонкие срывающиеся голоса «жизнь!» опередили мужские развороты ладоней вверх. Мужчины, еще сами не понимая, по какой причине они должны щадить раба, лишившего их ожидаемого побоища, велись на командирский тон.
Марк с замершим сердцем смотрел, как частокол больших пальцев поднимается на трибунах.
Гладиатор убрал меч . Брит поднялся, осторожно, будто не понимая что случилось, огляделся, потом посмотрел прямо на него, с таким потрясенным удивлением во взгляде, что струна внутри Марка зазвенела.
Холодный пот выступил у него на лице, кровь, казалось, еще недавно вся бившаяся в голове, схлынула вниз, запульсировала в ноге, которую будто жгло каленым железом,- он слишком ее нагрузил сегодня. Израсходовав запас сил физических и душевных, Марк безропотно принял чужую помощь, чтобы уйти с трибуны. Делать здесь ему больше было нечего. Он не видел, каким задумчивым взглядом провожал дядя его спину.
4 Новый раб Новый раб
На следующий день дядя рано ушел, не сказав куда. Вид у него был, как у заядлого заговорщика . Марк не обратил на это внимания , он все утро отдыхал и только далеко за полдень стал проявлять хоть какую-то активность. Вчерашняя эмоциональная вспышка будто выжгла у него что-то изнутри, оставив опустошение и легкое чувство стыда за проявленные эмоции. Но он не жалел о спасенной жизни.
Когда эта спасенная жизнь переступила порог его комнаты, Марк весь подобрался. Брит тоже выглядел ощетинившимся. Дядя направляюще подтолкнул его в спину и острое лицо брита закаменело.
- Его зовут Эска,- только и сказал дядя, оставляя их двоих наедине.
- Мне не нужен раб,- все еще недовольным тоном, из-за того, что его застали врасплох, сказал Марк.
- А мне не нужны хозяева,- брит смотрел на него так, как он смотрел на фракийца днем раньше: с гордо поднятой головой и молчаливым вызовом в глазах. Прямой и весь настороже, будто в ожидании удара из-за спины, он казался выше ростом, чем был на самом деле. Потом взгляд его изменился: в нем расплескалось, дрожа на свету, удивленное непонимание:
- Ты спас меня.
Марк вздернул подбородок на эту обвиняющую благодарность. Слова о том, что настоящий мужчина не должен просить о пощаде, вибрирующее напряжение, исходящее от брита, все его поведение было так созвучно Марку, что он ни капли не удивился, увидев нож в руке Эски. И не испугался. Только молчаливо выжидал, что брит сделает дальше. Тот кинул нож, память об отце, залог своего слова ему в ноги, и молчаливо опустил глаза.
Марк посмотрел на пол, посмотрел на Эску, замершего в ожидании, хмыкнул горлом, привлекая его внимание. Тот поднял на него взгляд. Марк указующе посмотрел на пол, где лежал нож, показал глазами на свою перебинтованную ногу, скрестил взгляд со взглядом Эски, вопросительно приподнял бровь.
Эска безропотно опустился на колени, поднял нож и подал его Марку. Бессловесно и покорно. Марк аккуратно взял странного вида лезвие. Осторожно спрятал его за пазуху. Он знал цену реликвиям. И чести.
С этого дня Эска стал его тенью. Молчаливой, опасной и очень послушной тенью. Приказы других он совершенно игнорировал. Даже дядины наставления выполнял только после одобрительного кивка Марка.
Его постоянное присутствие ,такое незаметное и явное одновременно, подстегивало Марка держать спину прямо, глушить стоны боли, не перебарщивать с вином, и не стоять слишком долго у края реки, разглядывая ее мутные воды.
Он стал больше ходить, пытаясь разработать ногу. Эска в такие прогулки становился к нему чуть ближе , чем обычно, сокращая размер своей невидимой цепи на расстояние вытянутой руки, чтобы подхватить Марка , если у того откажет нога. Марк чуть ли не рычал на него, когда нога подламывалась, и Эска мгновенно делал шаг к нему. Но помощь принимал.
Дядя, наблюдая за ним, прятал довольную улыбку в усы. До тех пор, пока это упрямство в поведении не стало серьезно угрожать здоровью Марка.
Марк чувствовал себя скверно. Черные мысли о бессмысленности жизни лишенной чести накрыли его опять с головой. Физическое состояние ухудшилось. Разработка ноги внезапно дала обратный эффект тому, на который он рассчитывал. В этот день он не смог пройти и четверти своего обычного маршрута, выбившись из сил в самом начале пути, ни есть ни пить не хотелось, боль ни затихала ни на минуту, а Эска в течение дня поднимал на него взгляд слишком часто , и Марк раздраженно читал в нем беспокойство.
Ночью Марк, сжав ладонью деревянного орла у себя на груди, долго не мог уснуть и слушал дыхание Эски у двери. Эска всегда засыпал позже него, а просыпался раньше. Всегда. Несколько раз Марк пытался опередить его в этом, но у него ни разу не получилось. Идеальный солдат,- внезапно подумал Марк и провалился в забытье, где отец его, то сражался до последней капли крови, то трусливо бежал от загоняющего его врага.
Утром он очнулся от дядиного голоса:
- Как он?
- Терпимо,- пробормотал Марк себе под нос. Во рту было сухо, все тело ломило. Тут он понял, что обращаются не к нему, и резко открыл глаза. Эска , потупив глаза, стоял рядом с дядей, едва заметно ближе к кровати, и мотал головой. А дядя смотрел на Эску, не на него, и хмурил брови.
Марк вспыхнул и приподнялся на локтях, в ноге тут же дернуло. От неожиданности боли он не сдержал стон. Дядя мрачно посмотрел на него, покачал головой и вышел из комнаты.
5 Врачевание Врачевание
Врач появился несколькими днями позже. Веселый активный человек, старый друг дяди, хороший эскулап.
- Я бы назвал себя самым лучшим, если б не моя природная скромность,- улыбался доктор, ощупывая, осматривая, ковыряясь в его ране,- поэтому, я называю себя просто лучшим.
Марк крепко стиснул зубы, шея у него напряглась, хоть пальцы у врача были знающие и на удивление не причиняли боли. Но когда его будто между делом спросили об операции, Марк напрягся уже всем телом. С утвердительным ответом его опередил дядя, непринужденно подхвативший легкий тон врача.
И они оба ушли разговаривать о нем , вспоминать истории из совместного прошлого, обмениваться новостями о старых знакомых. Марк видел, как выходя из комнаты, дядя повернул голову к Эске и что-то сказал ему глазами. А Эска едва заметно, но кивнул.
Сил злиться у Марка не было. Последние дни , во время одного затяжного непрекращающегося приступа боли, его все раздражало. Но теперь не было сил даже на простое возмущение, что его, как ребенка, игнорировали, оставляя Эску за старшего. Марк про себя усмехнулся: в сущности он и вел себя , как ребенок у которого болит зуб. Моление Асклепсису, чтобы эскулап избавил его, прежде всего, от этого недостойного поведения. Впрочем, дети не пьют. Много.
- Принеси вина,- попросил Марк. Ему нужно было подготовиться к операции.
Когда его привязывали к столу, Марк был кристально трезв. Ногу затянули ремнями, Эска принес теплую воду, врач, всем своим видом показывая, что это рядовая процедура, буднично готовил инструменты.
Марк откинулся на столе, поцеловал деревянного орла, прочитав про себя жаркую короткую молитву, поймал взгляд Эски и увидел в нем отражение их первой встречи. Расширившиеся зрачки дрожали странным удивленным сопереживанием. И было ему также неловко присутствовать тут, как и Марку от его присутствия.
- Ты можешь идти.
И тут вмешался врач.
Марк чуть не заскрипел зубами от его слов. Он знал , что врач прав , знал, что дядя откажется, если он попросит его, знал, что опять дает слабину, спросив тем не менее. Он отчаянно не хотел, чтобы Эска был тут, когда его будут резать. Он знал, какая боль его ждет. Горячий стыд от возможного своего поведения опалил Марку щеки. Когда Эска навалился на него всем своим весом, подавляя этим неконтролируемые судороги , Марк не знал куда девать глаза. Потому смотрел прямо. Он так привык.
Когда острое железо взрезало рану, Марк не закричал. Все его тело в безмолвном крике подалось вверх, но он лишь крепко стиснул зубы, глуша стон. Глаза у Эски были цвета тины, смешанной с песчаным илом. Марк тонул в их омуте.
На этот раз отец бежал с орлом весь в крови и с ужасом в глазах.
Марк очнулся , чувствуя себя слабым и будто выжатым под прессом, но с легкой головой. Взмах ресниц, приближающийся шорох шагов, и вот его уже поят водой прежде, чем он осознал силу своей жажды. Эска держал его голову осторожно, мягко , невысоко от подушки, воду лил маленькими порциями, так, что она не разливалась.
Марку было трудно разглядеть лицо Эски в вечерних сумерках, но глаза брита, когда он задал свой вопрос , волновавший его даже в забытьи, светились выражением восхищенного уважения, недоуменного, будто это чувство помимо воли хозяина нашло выход наружу из тесной грудной клетки, а он даже не знал, что оно там было.
Эска молча покачал головой в ответ.
Что ж, Марк облегченно выдохнул, он не навлек своим поведением бесчестия чуть больше, чем уже было у имени его семьи.
- Спасибо,- поблагодарил он, то ли за ответ, то ли за воду. То ли за этот блеск в глазах, который красноречиво говорил о том, что Марк вел себя достойно.
Эска бесшумно отставил пиалу с водой и вернулся в свой привычный угол. Уже оттуда, сидя у стены, глядя на Марка, он произнес:
- Врач сказал: операция прошла хорошо. Нога заживет.
Доктор прожил у них в доме некоторое время. Он несколько раз осматривал Марка и довольно цокал языком. Марк быстро шел на поправку.
Когда он первый раз встал с кровати, еще слишком рано после операции, Эски не было рядом. Марк специально отослал его за едой.
Он стоял, прислушиваясь к своим ощущениям. Боли не было. Конечно, была та зудящая, знакомая, тянущая боль заживающей раны, но она не шла, ни в какое сравнение с тем, что Марк испытывал раньше.
Он сделал шаг вперед и покачнулся. Эска, вошедший в этот момент, глухо зарычал , кинул корзину с фруктам на стол, и поднырнул Марку под руку. Марк крепко сжал плечо Эски пальцами, сделал шаг уже с опорой. Он был еще слаб. Но он мог ходить. Марк неуверенно улыбнулся и повернул голову к Эске , неосознанно разделяя радость момента. Эска коротко кивнул.
И Марк позволил ему довести себя до туалета, впервые не испытывая чувство тоскливой досады и душевной горечи от принятия помощи.
6 После операции (Званый ужин) После операции (Званый ужин)
На лошадь он еще не рисковал садиться, врач не советовал, но приглашение на ужин принял, дядя заставил принять. Его звали в гости дядины знакомые еще до операции, но Марк по понятным причинам вежливо отказывал. Тут его пригласили незнакомые дяде люди, что было неожиданностью для Марка, чтоб дядя и не знал всех в округе? Оказалось, знал, но не близко.
- Довольно… замкнутые,- дядя задумчиво подбирал слова для их описания,- зажиточные, старомодные.
Последнее определение явно касалось пригласительного письма, которое старший Аквила крутил в руках. Марк хмыкнул. Странно, как непривычно ощущалась улыбка на его губах.
- Ты должен пойти. Мне любопытно.
Теперь Марк сидел за богато обставленным столом и пытался вести битву на поле светской беседы, которую он всегда отчаянно ненавидел. В мужской компании он бы нашел, о чем говорить, но дело ухудшал численный перевес женщин, сидящих за столом.
Грозного вида пожилая матрона дружелюбно растягивала губы в натренированной улыбке. Две девушки: одна хозяйская дочь, другая - ее подруга, постоянно хихикали, призывно улыбались и пытались, на римский манер, полулежа растянуться на скамье. Кажется, он видел их в атриуме. Хозяйский сын - бледный юноша с завитыми, как у столичных модников, волосами, что-то манерно и нудно рассказывал про современную римскую моду. Марк, не слушая, кивал и дожевывал жареного цыпленка.
Хозяйская племянница - маленькая, лет пяти, кучерявая девочка сидела у самого края стола напротив него и хмурила брови в его сторону. Она ему нравилась. У нее были вострые темные глаза и недовольное из-за его присутствия лицо. Из-за него ей приходилось держать спину прямо и хорошо вести себя за столом. Марк ее понимал.
Внезапно он поперхнулся куриным мясом. Под столом, по его правой ноге, от щиколотки до колена, двигалась чья-то обнаженная ступня. Потом, чуть под другим углом, но не менее настойчиво, похожий маршрут прочертила другая стопа. Марк замер, лихорадочно высчитывая, кто это может быть. Матрона и ее дочь сидели напротив, подруга и сын - по его бокам. Это же не может быть сын? Третья ступня , без игривых прелюдий, опустилась ему на колено.
За своей спиной он явно услышал чье-то фырканье. Эска. С его позиции ему наверно все хорошо было видно.
Кажется, две ноги столкнулись друг с другом. Никто из ужинавших не выдал себя лицом. Это, видимо, было высоким искусством, решил Марк, обдумывая, как скорее и непринужденнее завершить эту трапезу подстольного соблазнения. Третья ступня, вдруг быстро и нахально, заскользила от колена к его паху.
Марк, закашлявшись, отпрянул от стола.
Он неожиданно ловко нашел слова, чтобы похвалить застолье, описать, как его нога разболелась, сослаться на заветы доктора, пообещать в скором времени вернуться , и быстро ретировался.
На улице , освещая обратную дорогу факелом, Эска держал лицо. Но когда Марк посмотрел на его суженые, будто прикушенные изнутри губы, обернулся на оставшийся позади чрезмерно гостеприимный дом, чуть сбавил слишком резво взятый, убегающий, темп ходьбы и рассмеялся, вспоминая произошедшее, Эска тут же улыбнулся , широко и понимающе.
Для Марка было бОльшим удовольствием наконец сходить в баню. Раньше, чтобы рана не размокла, он не мог долго находиться в воде. . Теперь он с наслаждением нежился в прохладных водах бассейна после жаркой сауны и последующего массажа. Эска зорко следил за ним из своего наблюдательного места в углу зала.
Марк чуть не позвал его искупаться тоже, но вовремя прикусил губу. Это не река.
Хотя… Воспоминание про реку навело его на другую мысль. Он осмотрелся, народу было мало, время - неурочное. Он никому не помешает.
Марк взмахнул руками, будто крыльями, и неглубоко нырнув, стал рассекать мягкую гладь прозрачной воды. Вот он коснулся мраморной поверхности одной стенки бассейна, перевернулся в воде, оттолкнулся ногами, и поплыл в обратную сторону. Противоположная стенка бассейна оказалась под руками слишком быстро, он даже не успел, как следует разогнаться. Еще кувырок, и опять преграда появилась, будто только его и ждала.
Марк недовольно мотнул головой и вылез из бассейна. Эска ждал его с вытянутым полотенцем.
- Завтра надо сходить искупаться на реку
Эска качнул головой, не поддерживая и не возражая. Марк наскоро вытер голову, обмотался широким лоскутом ткани на манер тоги, позволив каплям воды стекать по шее и плечам, бодряще холодить кожу. Он на секунду замер и с видом гончей, учуявшей след, ухватил еще одну мысль в своей голове. Добавил:
- На лошадях.
Эска прищурил глаза, прикидывая что-то в голове, возможно оговоренные доктором сроки для каждого действия. Марк смотрел на него, также сощурив глаза в ожидании возражений, которые он знал, Эска не выскажет. Эска кивнул. Марк , неожиданно довольный, широко улыбнулся.
Автор: тут
Название: нету!
Жанр: хитрожопный: практически это - пересказ собственного видения кино+ вкрапления додумок аля "пропущенные сцены". такое "вы все неправильно поняли, щас я вам прально расскажу"(с)
Рейтинг: как у фильмы
Герои: Марк, Эска, остальные.
Дисклаймер: герои не мои , денег не получаю . получаю токо удовольствие.
Ворнинг: безграммотность врожденная, беттинг обещала пальмус. но сделала токо петтинг текста. потому с ошибками. и ох. мой самый длинный фик был длинною в 7 страниц. и нехило меня ухойдокал. этот грозится растянуться листов на 20-25. я его боюся. я себя боюся.
1 В лагере В лагере
Зеленые воды вязким омутом затягивали взор, но Марк не смотрел на реку. Его взгляд цепко осматривал берег, а сердце замирало. Британия. Наконец-то.
По реке. По лесу. По полю. К месту назначения.
Небольшой гарнизонный лагерь встретил его настороженно, как всегда принимали новичков из командного состава. Особенно если они молоды. Оценивающие взгляды, перешептывание за спиной, Марк терпеливо ждал, когда это пройдет. Он мягко, но настойчиво проявлял свою командирскую волю: советовался с центурионами, прислушивался к ним, но поступал по своему, подтягивал военную дисциплину, укреплял стены, восстанавливая когорту в звании боевой, а не запасной.
«По личным мотивам?» - спросил его Луторий Друз про выбор места службы, и Марк слишком поспешно ответил «нет». Он был спокойным, уравновешенным, талантливым командиром, но и у него была своя ахиллесова пята.
В тот вечер Марк принес дар богам, обошел крепость по периметру, привычно замер на смотровой площадке у самых ворот. На душе было тревожно
Солдат , стоящий рядом с ним, сменился. Строго по расписанию, отметил про себя Марк и на секунду позволил себе улыбнуться.
Тревога не проходила: смутное, гнетущее ощущение поселилось где-то в животе.
Марк еще раз осмотрел безмятежный ландшафт: в наступающих сумерках он был тих и спокоен. Ветер слабо колыхал высокие травы. На небе сквозь серое марево угадывался округлый диск луны. Близилось полнолуние. В груди у Марка что-то дернулось: он вспомнил недавние слова центуриона про то, что в деревне видели друидов, вспомнил все слухи и рассказы, которые слышал и впитывал по дороге в Британию.
Друиды и полнолуние - всегда нехорошо. А он еще выслал патруль…
Спать Марк ложился с тяжелым сердцем. Потому, когда его разбудил какой-то шорох, далекий, будто почудившийся, он, не раздумывая, вылез из теплой кровати.
Марк постоял на смоторовой площадке, безрезультатно вглядываясь в черную даль, прислушиваясь к тому беспокойному чувству внутри себя. Он отдал приказ собрать всех солдат, прекрасно осознавая, что его авторитет, как командира, уже весом, но еще слишком хрупок, и любая ошибка отбросит его на несколько шагов назад, туда, где все опять будут перешептываться за его спиной, придумывать прозвища, и прятать ухмылку, отдавая честь. Ну что ж , это будет не навсегда.
Когда внезапно тишину нарушил яростный крик, и на Марка обрушился сильный удар меча , он смог его отразить . Если бы брит сразу ударил в голову или в беззащитную шею, Марку не помогли бы годы тренировок:, ведь он был без шлема, держал его в руке. Но темнота работает на благо обоих сторон, у нее нет любимчиков.
Успев отметить краем сознания, что метили в него, в главаря, Марк очистил голову от всяких мыслей и стал действовать схематично. Он стал убивать.
Движениями резкими, отрывистыми, безупречно точными он пробивал себе дорогу к факелу, который был их общим спасением. Короткая дорога его к огню была устлана трупами.
Бриты уже успев понять, что проигрывают, ведь внезапность атаки была их главным оружием, бились дико, остервенело, не боясь умереть. Лишь бы утянуть с собой на тот свет хотя бы одного ненавистного римлянина.
Марк добрался до факела и сбросил его вниз, в защитный ров. Стены мгновенно заполыхали, освещая все вокруг. Множество бритов стояли около крепости, не решаясь приблизиться к огненному рубежу, понимая, что битва проиграна, едва успев начаться. Те, кто штурмовал стену,- сгорели, а успевших залезть,- планомерно добивали.
При свете быстро наступившего утра, Марк осмотрел гарнизон, подсчитывая потери. Он крепко стиснул зубы. Как бы хорошо они не сражались, какое бы преимущество на их стороне не было,- всегда есть потери. Он склонил голову , присев около скорбной цепочки тел на земле, произнес молитву. Центурион второй центурии уважительно ждал , когда он закончит. Его лицо, еще совсем недавно ехидное и злое, выражало теперь такое почтение, которое Марк если и надеялся увидеть, то ближе к концу своей службы здесь.
Все солдаты смотрели на него с новым, необычным восхищением во взгляде. А когда раздался крик караульного «командир!» со стены, то звучал он как призыв о помощи к тому, кто все рассудит и уладит.
Марк взлетел вверх по лестнице на смотровую площадку. Он знал, что ничего хорошего его не ждет, но сердце ухнуло вниз от того, что он увидел.
Патруль. Его патруль, который он, непреклонно, авторитетно - показательно выслал за зерном, сильно поредевшим составом стоял на расстоянии, которое было недоступно лучнику. В окружении бритов. В плену. Одного мужчину, главного в отряде патруля, командира третьей центурии, вывели вперед. Поставили на колени.
Марк знал, что должно случиться.
Он не хотел это видеть. Он должен был на это смотреть.
С сильно бьющимся сердцем и прямой до боли спиной, он стоял впереди всех и не позволял себе ни отвернуться, ни прикрыть глаза. Почти совсем не моргая, он слушал непонятный язык обвинительной речи, вгоняющего себя в транс друида, и смотрел, как центурион пытается сохранить свое лицо перед смертью. Накал речи увеличивался, совпадая с учащающимся сердцебиением Марка.
Кульминацией был короткий взмах меча и яростно-радостный рык толпы.
«Нет»-прошептал побелевшими губами Марк. Просто нет. Героически-бессмысленно, отчаянно-безрассудно, но он должен был попытаться спасти своих людей. Он не мог не попытаться.
Солдаты выстроились у ворот, как он и приказал. Они беспрекословно готовы были идти за ним. Центурионы готовы были идти вместо него. Он был лучшим командиром , который был у них за долгие, долгие годы.
Марк произнес молитву.
Ворота открылись. Щиты лязгнули. Они побежали.
2 У дяди У дяди
Марк стоял, одной рукой тяжело опираясь на палку, другой на стену. Его сильное молодое тело вдруг стало неповоротливым и тяжелым. Зеленые речные воды, текущие вдоль той стороны дома, где находилась его комната, создавали красивый умиротворенный вид. Вид жизни, протекающей мимо.
Он благословенно мало что помнил после ранения. Он четко помнил все, что было до. Лобовая атака с разъяренными дикарями, медленное, но уверенное продвижение к цели, освобождение пленных, жаркая злость от вида, выпавшего из защитного круга солдата. Он не собирался терять еще людей. Ни одного. А потом этот трубный звук, заставивший толпу разбежаться. И колесницы, - осознание на мгновение выбило дух, - боевые колесницы.
Мог ли он закричать про отступление раньше? Спасло бы их всех ,то крохотное мгновение на которое он промедлил? Марк сжал кулак, опирающийся на стену. Он не знал. Скорее всего, нет. Тут не было его вины. Только он понял, увидев, как с криком , лишаясь ноги, падает еще один солдат из спасательного отряда, что больше людей он не потеряет. Они хотели убить его первым делом при штурме? Лишить бойцов командира? Отлично. Он сделает также. И Марк, взяв с земли копье, пошел навстречу колесницы с главным друидом.
Зеленые воды текли почти беззвучно. Завораживающе. Маняще.
Марк зло тряхнул головой и отвернулся.
Он просил богиню сохранить честь легиона любой ценой. Она сохранила честь. И оставила ему жизнь. Забрав ее смысл.
За все самое важное платят не деньгами, не телесными удовольствиями. За все самое важное платят кусочками души.
Марк кинул последний взгляд на зеленые воды, прошептал короткую молитву, и пошел к дяде, который звал его.
Старший Аквила был слишком сед и улыбчив, чтобы делать сравнения с молодым, стоическим образом отца, оставшимся в памяти у Марка. Но он не был похож на отца. Как и Марк.
-Внешне ты больше похож на мать,- с нескрываемым любопытством, настоящая искра которого есть только у стариков и детей, разглядывал его дядя,- а вот норов - отцовский.
И звучало в его голосе радость от осознания этого факта.
За те пару недель, что он прожил в доме дяди после ранения, Марку было легко и комфортно в общении с ним, будто они давно знают друг друга. Он не чувствовал себя обузой или временным гостем. Он чувствовал себя семьей. Как и дядя он был Аквиллой. Они были из одного материала, и в молчании дяди он находил больше понимания, чем во вроде бы разумных словах родственников по материнской линии, с которыми он прожил много дольше . Которых не любил, и которые не любили его.
Хотя там, где он провел юность, было теплее и солнечнее, а тут- сплошная морось, затянутое небо и холодный ветер, эти места чувствовались ему родными. Тут жил его дядя. Тут умер его отец. Умер.
Марк облокотился о стену, чтобы передохнуть. Нога заживала с трудом и долго. Короткий отрезок пути давался ему большой болью.
Он надеялся, что отец умер в бою. Втайне желал, чтоб по воле богов он выжил. И весь холодел от мысли, что отец мог выжить не по воле богов, а от собственной трусости. Все время, когда он был в забытье, разные варианты случившегося бродили у него в голове, представляя картины красочные и правдоподобные, изматывающие душу.
Марк глубоко вздохнул и отошел от стены.
Дядя, видя, как он все сильнее и глубже погружался в воды тоски и отчаяния, особенно после визита Лутория, пытался как-то развлечь его: хотя он явно не любил такие представления, а Марк вообще не хотел куда-нибудь выходить из дома, они оба собирались в атриум.
3 Атриум Атриум
Марк шел сам почти до самого конца, но лестница вынудила его принять чужую помощь. Уже уставший и раздраженный этим, он с неприязнью огляделся. Деревянные ряды, небольшая арена, много народу- все, как в любой римской провинции.
Он посещал в Риме битвы пару раз и всегда выносил оттуда одно-два знание нового удара и уважение к гладиатору его применившему. Он учился у них. Тут, что-то ему подсказывало, учиться было нечему.
Орущие люди с обрюзгшими лицами, похотливые женские улыбки, направленные в его сторону, снисходительно-оценивающие взгляды мужчин. Марк вздохнул. Конечно, когда тебе плохо, все кругом кажутся уродами и идиотами, но это место не нравилось ему уже только по рассказам, а теперь - воочию…
Марк отвернулся от арены, где еще только шутовски разминались, и нетерпеливо , подначиваемый болью в ноге, уставший от тяжести в груди, спросил про отца и сразу же поделился своей тревогой о возможном его предательстве. Боль ослабила щиты, которыми он окружал эту тему. Да, и дядя был тут, наверно, единственным человеком, который мог понять его.
"Твой отец был настоящий римлянин"- сказал дядя. Римлянин? Настоящий? Марк знал многих римлян, которых можно назвать настоящими, но на которых ему никогда не хотелось быть похожим. Да и тут, на трибунах, наверняка присутствовал не один такой гражданин. Глубокие морщины образовалась у него между бровей. Сомнений не убавилось.
На арене объявили настоящий бой, и толпа радостно оживилась.
Мощный гладиатор-фракиец поднятыми руками приветствовал зрителей. Второго противника, ниже ростом и совсем без доспехов, подталкивали на арену пинками в спину. Он хмурым взглядом осматривал толпу снизу вверх.
-Это раб,- удивленно досадливо вздохнул рядом дядя.- Бой между гладиатором и рабом никогда не бывает честным.
Марк почувствовал, как внутри него натянулась невидимая струна. Что-то в манере держаться , прямой спине, мрачном взгляде этого юноши было таким знакомым, таким понятным. Раб , молодой брит с синими татуировками на руке, с презрением, достойным полководца, плененного дикарями, осмотрел беснующуюся публику. Перевел взгляд на фракийца. И , глядя ему в глаза, с гордо поднятым подбородком, толкающим ударом откинул в стороны меч и щит, свое единственное оружие и защиту.
Да как он посмел,- задохнулся Марк, сердце у него заколотилось. Как он мог, не боятся?
Обманутая публика возмущенно заверещала, ей отказывали в зрелище.
-Какой смельчак,- дядя усмотрел в этом то, что не видела толпа,- он не боится умереть.
«Неправда» - сдержал возглас Марк, который вдруг понял. Он боится. Он не хочет умирать не в бою. Но биться на потеху? Развлекать ненавистную толпу? Он выбрал такую смерть, чтобы сохранить свою честь единственно возможным способом.
Волк, запертый в клетке, заметался в ограниченном пространстве своей свободы, заскулил в предчувствии смерти. Остальные животные, приготовленные к схваткам, согласно вторили его вою.
Человеческий гвалт, скулеж животных, шум собственной пульсирующей крови – все эти звуки вдруг будто приглушили. Лихорадочное биение сердца барабанным крещендо затмевало все остальное. Все внимание Марка было сосредоточено на этой худой, мускулистой фигуре, стоически принимавшей удары: вот брит опять упал от удара, не сразу поднялся, отряхнулся от песка, встал ровно и смотрел волком на своего соперника. Следующим ударом фракиец послал его на землю, и тот уже не поднялся. Грудная клетка брита ходила ходуном, ноздри ненасытно втягивали воздух с запахом песка и застарелой крови, глаза смотрели в небо, необычно чистое в этот день. Он готовился умереть, хоть отчаянно не хотел встречать смерть так рано и при таких условиях.
Струна внутри Марка дернулась, рискуя порваться. Струна ли? Может это был стержень, на котором держалось все его естество?
Марк сглотнул пересохшим ртом. Стук сердца перестал единственным звуком биться в голове, - гудящей волной его накрыл шум окружающего хаоса. Он перестал быть там , на арене, один на один с бритом, быть вместо него, загнанным пойманным зверем, жаждущим свободы. Кругом было множество людей, и они показывали пальцем вниз.
Марку, потрясенному собственным острым сопереживанием, понадобилось мгновение, чтобы осознать, что это значит.
Его убивали.
Фракиец ждал, внимательно осматривая через прорези двуличного шлема, сидящую так высоко, и такую падкую до крови публику. Он тянул с последним ударом меча, видимо не привык убивать без борьбы. Или испытывал непонятное другим уважение к противнику.
Разочарованная публика требовала смерти.
Марк , не мигая, смотрел на гладиатора, на острие его меча, приставленное к сердцу брита, который глубоко дышал , каждым вздохом приподнимая лезвие вверх.
Алая полоска крови на его губах слегка дрожала.
Струна внутри Марка максимально натянулась, толкая его вверх, поднимая на ноги: больную и здоровую. Он использовал плечо дяди для поддержки и закричал «жизнь» хрипло и громко. Зрительный сектор вокруг их ряда в недоумении затих, потом зажжужал удивленным ропотом . Брит вздрогнул, повернул на песке голову, выискивая обладателя голоса.
-Жизнь- закричал Марк еще громче, увереннее. Его плечи распрямились, большой палец изо всех сил тянулся вверх. Чуть не стреляя глазами молнии, он повелительным взглядом обвел толпу, приказывая:
- Ну же, глупцы! Пальцы вверх!
Величие его позы, прямота осанки, то, как он говорил, все в нем дышало– «вожак». И толпа подчинилась. Первыми сдались женщины. Звонкие срывающиеся голоса «жизнь!» опередили мужские развороты ладоней вверх. Мужчины, еще сами не понимая, по какой причине они должны щадить раба, лишившего их ожидаемого побоища, велись на командирский тон.
Марк с замершим сердцем смотрел, как частокол больших пальцев поднимается на трибунах.
Гладиатор убрал меч . Брит поднялся, осторожно, будто не понимая что случилось, огляделся, потом посмотрел прямо на него, с таким потрясенным удивлением во взгляде, что струна внутри Марка зазвенела.
Холодный пот выступил у него на лице, кровь, казалось, еще недавно вся бившаяся в голове, схлынула вниз, запульсировала в ноге, которую будто жгло каленым железом,- он слишком ее нагрузил сегодня. Израсходовав запас сил физических и душевных, Марк безропотно принял чужую помощь, чтобы уйти с трибуны. Делать здесь ему больше было нечего. Он не видел, каким задумчивым взглядом провожал дядя его спину.
4 Новый раб Новый раб
На следующий день дядя рано ушел, не сказав куда. Вид у него был, как у заядлого заговорщика . Марк не обратил на это внимания , он все утро отдыхал и только далеко за полдень стал проявлять хоть какую-то активность. Вчерашняя эмоциональная вспышка будто выжгла у него что-то изнутри, оставив опустошение и легкое чувство стыда за проявленные эмоции. Но он не жалел о спасенной жизни.
Когда эта спасенная жизнь переступила порог его комнаты, Марк весь подобрался. Брит тоже выглядел ощетинившимся. Дядя направляюще подтолкнул его в спину и острое лицо брита закаменело.
- Его зовут Эска,- только и сказал дядя, оставляя их двоих наедине.
- Мне не нужен раб,- все еще недовольным тоном, из-за того, что его застали врасплох, сказал Марк.
- А мне не нужны хозяева,- брит смотрел на него так, как он смотрел на фракийца днем раньше: с гордо поднятой головой и молчаливым вызовом в глазах. Прямой и весь настороже, будто в ожидании удара из-за спины, он казался выше ростом, чем был на самом деле. Потом взгляд его изменился: в нем расплескалось, дрожа на свету, удивленное непонимание:
- Ты спас меня.
Марк вздернул подбородок на эту обвиняющую благодарность. Слова о том, что настоящий мужчина не должен просить о пощаде, вибрирующее напряжение, исходящее от брита, все его поведение было так созвучно Марку, что он ни капли не удивился, увидев нож в руке Эски. И не испугался. Только молчаливо выжидал, что брит сделает дальше. Тот кинул нож, память об отце, залог своего слова ему в ноги, и молчаливо опустил глаза.
Марк посмотрел на пол, посмотрел на Эску, замершего в ожидании, хмыкнул горлом, привлекая его внимание. Тот поднял на него взгляд. Марк указующе посмотрел на пол, где лежал нож, показал глазами на свою перебинтованную ногу, скрестил взгляд со взглядом Эски, вопросительно приподнял бровь.
Эска безропотно опустился на колени, поднял нож и подал его Марку. Бессловесно и покорно. Марк аккуратно взял странного вида лезвие. Осторожно спрятал его за пазуху. Он знал цену реликвиям. И чести.
С этого дня Эска стал его тенью. Молчаливой, опасной и очень послушной тенью. Приказы других он совершенно игнорировал. Даже дядины наставления выполнял только после одобрительного кивка Марка.
Его постоянное присутствие ,такое незаметное и явное одновременно, подстегивало Марка держать спину прямо, глушить стоны боли, не перебарщивать с вином, и не стоять слишком долго у края реки, разглядывая ее мутные воды.
Он стал больше ходить, пытаясь разработать ногу. Эска в такие прогулки становился к нему чуть ближе , чем обычно, сокращая размер своей невидимой цепи на расстояние вытянутой руки, чтобы подхватить Марка , если у того откажет нога. Марк чуть ли не рычал на него, когда нога подламывалась, и Эска мгновенно делал шаг к нему. Но помощь принимал.
Дядя, наблюдая за ним, прятал довольную улыбку в усы. До тех пор, пока это упрямство в поведении не стало серьезно угрожать здоровью Марка.
Марк чувствовал себя скверно. Черные мысли о бессмысленности жизни лишенной чести накрыли его опять с головой. Физическое состояние ухудшилось. Разработка ноги внезапно дала обратный эффект тому, на который он рассчитывал. В этот день он не смог пройти и четверти своего обычного маршрута, выбившись из сил в самом начале пути, ни есть ни пить не хотелось, боль ни затихала ни на минуту, а Эска в течение дня поднимал на него взгляд слишком часто , и Марк раздраженно читал в нем беспокойство.
Ночью Марк, сжав ладонью деревянного орла у себя на груди, долго не мог уснуть и слушал дыхание Эски у двери. Эска всегда засыпал позже него, а просыпался раньше. Всегда. Несколько раз Марк пытался опередить его в этом, но у него ни разу не получилось. Идеальный солдат,- внезапно подумал Марк и провалился в забытье, где отец его, то сражался до последней капли крови, то трусливо бежал от загоняющего его врага.
Утром он очнулся от дядиного голоса:
- Как он?
- Терпимо,- пробормотал Марк себе под нос. Во рту было сухо, все тело ломило. Тут он понял, что обращаются не к нему, и резко открыл глаза. Эска , потупив глаза, стоял рядом с дядей, едва заметно ближе к кровати, и мотал головой. А дядя смотрел на Эску, не на него, и хмурил брови.
Марк вспыхнул и приподнялся на локтях, в ноге тут же дернуло. От неожиданности боли он не сдержал стон. Дядя мрачно посмотрел на него, покачал головой и вышел из комнаты.
5 Врачевание Врачевание
Врач появился несколькими днями позже. Веселый активный человек, старый друг дяди, хороший эскулап.
- Я бы назвал себя самым лучшим, если б не моя природная скромность,- улыбался доктор, ощупывая, осматривая, ковыряясь в его ране,- поэтому, я называю себя просто лучшим.
Марк крепко стиснул зубы, шея у него напряглась, хоть пальцы у врача были знающие и на удивление не причиняли боли. Но когда его будто между делом спросили об операции, Марк напрягся уже всем телом. С утвердительным ответом его опередил дядя, непринужденно подхвативший легкий тон врача.
И они оба ушли разговаривать о нем , вспоминать истории из совместного прошлого, обмениваться новостями о старых знакомых. Марк видел, как выходя из комнаты, дядя повернул голову к Эске и что-то сказал ему глазами. А Эска едва заметно, но кивнул.
Сил злиться у Марка не было. Последние дни , во время одного затяжного непрекращающегося приступа боли, его все раздражало. Но теперь не было сил даже на простое возмущение, что его, как ребенка, игнорировали, оставляя Эску за старшего. Марк про себя усмехнулся: в сущности он и вел себя , как ребенок у которого болит зуб. Моление Асклепсису, чтобы эскулап избавил его, прежде всего, от этого недостойного поведения. Впрочем, дети не пьют. Много.
- Принеси вина,- попросил Марк. Ему нужно было подготовиться к операции.
Когда его привязывали к столу, Марк был кристально трезв. Ногу затянули ремнями, Эска принес теплую воду, врач, всем своим видом показывая, что это рядовая процедура, буднично готовил инструменты.
Марк откинулся на столе, поцеловал деревянного орла, прочитав про себя жаркую короткую молитву, поймал взгляд Эски и увидел в нем отражение их первой встречи. Расширившиеся зрачки дрожали странным удивленным сопереживанием. И было ему также неловко присутствовать тут, как и Марку от его присутствия.
- Ты можешь идти.
И тут вмешался врач.
Марк чуть не заскрипел зубами от его слов. Он знал , что врач прав , знал, что дядя откажется, если он попросит его, знал, что опять дает слабину, спросив тем не менее. Он отчаянно не хотел, чтобы Эска был тут, когда его будут резать. Он знал, какая боль его ждет. Горячий стыд от возможного своего поведения опалил Марку щеки. Когда Эска навалился на него всем своим весом, подавляя этим неконтролируемые судороги , Марк не знал куда девать глаза. Потому смотрел прямо. Он так привык.
Когда острое железо взрезало рану, Марк не закричал. Все его тело в безмолвном крике подалось вверх, но он лишь крепко стиснул зубы, глуша стон. Глаза у Эски были цвета тины, смешанной с песчаным илом. Марк тонул в их омуте.
На этот раз отец бежал с орлом весь в крови и с ужасом в глазах.
Марк очнулся , чувствуя себя слабым и будто выжатым под прессом, но с легкой головой. Взмах ресниц, приближающийся шорох шагов, и вот его уже поят водой прежде, чем он осознал силу своей жажды. Эска держал его голову осторожно, мягко , невысоко от подушки, воду лил маленькими порциями, так, что она не разливалась.
Марку было трудно разглядеть лицо Эски в вечерних сумерках, но глаза брита, когда он задал свой вопрос , волновавший его даже в забытьи, светились выражением восхищенного уважения, недоуменного, будто это чувство помимо воли хозяина нашло выход наружу из тесной грудной клетки, а он даже не знал, что оно там было.
Эска молча покачал головой в ответ.
Что ж, Марк облегченно выдохнул, он не навлек своим поведением бесчестия чуть больше, чем уже было у имени его семьи.
- Спасибо,- поблагодарил он, то ли за ответ, то ли за воду. То ли за этот блеск в глазах, который красноречиво говорил о том, что Марк вел себя достойно.
Эска бесшумно отставил пиалу с водой и вернулся в свой привычный угол. Уже оттуда, сидя у стены, глядя на Марка, он произнес:
- Врач сказал: операция прошла хорошо. Нога заживет.
Доктор прожил у них в доме некоторое время. Он несколько раз осматривал Марка и довольно цокал языком. Марк быстро шел на поправку.
Когда он первый раз встал с кровати, еще слишком рано после операции, Эски не было рядом. Марк специально отослал его за едой.
Он стоял, прислушиваясь к своим ощущениям. Боли не было. Конечно, была та зудящая, знакомая, тянущая боль заживающей раны, но она не шла, ни в какое сравнение с тем, что Марк испытывал раньше.
Он сделал шаг вперед и покачнулся. Эска, вошедший в этот момент, глухо зарычал , кинул корзину с фруктам на стол, и поднырнул Марку под руку. Марк крепко сжал плечо Эски пальцами, сделал шаг уже с опорой. Он был еще слаб. Но он мог ходить. Марк неуверенно улыбнулся и повернул голову к Эске , неосознанно разделяя радость момента. Эска коротко кивнул.
И Марк позволил ему довести себя до туалета, впервые не испытывая чувство тоскливой досады и душевной горечи от принятия помощи.
6 После операции (Званый ужин) После операции (Званый ужин)
На лошадь он еще не рисковал садиться, врач не советовал, но приглашение на ужин принял, дядя заставил принять. Его звали в гости дядины знакомые еще до операции, но Марк по понятным причинам вежливо отказывал. Тут его пригласили незнакомые дяде люди, что было неожиданностью для Марка, чтоб дядя и не знал всех в округе? Оказалось, знал, но не близко.
- Довольно… замкнутые,- дядя задумчиво подбирал слова для их описания,- зажиточные, старомодные.
Последнее определение явно касалось пригласительного письма, которое старший Аквила крутил в руках. Марк хмыкнул. Странно, как непривычно ощущалась улыбка на его губах.
- Ты должен пойти. Мне любопытно.
Теперь Марк сидел за богато обставленным столом и пытался вести битву на поле светской беседы, которую он всегда отчаянно ненавидел. В мужской компании он бы нашел, о чем говорить, но дело ухудшал численный перевес женщин, сидящих за столом.
Грозного вида пожилая матрона дружелюбно растягивала губы в натренированной улыбке. Две девушки: одна хозяйская дочь, другая - ее подруга, постоянно хихикали, призывно улыбались и пытались, на римский манер, полулежа растянуться на скамье. Кажется, он видел их в атриуме. Хозяйский сын - бледный юноша с завитыми, как у столичных модников, волосами, что-то манерно и нудно рассказывал про современную римскую моду. Марк, не слушая, кивал и дожевывал жареного цыпленка.
Хозяйская племянница - маленькая, лет пяти, кучерявая девочка сидела у самого края стола напротив него и хмурила брови в его сторону. Она ему нравилась. У нее были вострые темные глаза и недовольное из-за его присутствия лицо. Из-за него ей приходилось держать спину прямо и хорошо вести себя за столом. Марк ее понимал.
Внезапно он поперхнулся куриным мясом. Под столом, по его правой ноге, от щиколотки до колена, двигалась чья-то обнаженная ступня. Потом, чуть под другим углом, но не менее настойчиво, похожий маршрут прочертила другая стопа. Марк замер, лихорадочно высчитывая, кто это может быть. Матрона и ее дочь сидели напротив, подруга и сын - по его бокам. Это же не может быть сын? Третья ступня , без игривых прелюдий, опустилась ему на колено.
За своей спиной он явно услышал чье-то фырканье. Эска. С его позиции ему наверно все хорошо было видно.
Кажется, две ноги столкнулись друг с другом. Никто из ужинавших не выдал себя лицом. Это, видимо, было высоким искусством, решил Марк, обдумывая, как скорее и непринужденнее завершить эту трапезу подстольного соблазнения. Третья ступня, вдруг быстро и нахально, заскользила от колена к его паху.
Марк, закашлявшись, отпрянул от стола.
Он неожиданно ловко нашел слова, чтобы похвалить застолье, описать, как его нога разболелась, сослаться на заветы доктора, пообещать в скором времени вернуться , и быстро ретировался.
На улице , освещая обратную дорогу факелом, Эска держал лицо. Но когда Марк посмотрел на его суженые, будто прикушенные изнутри губы, обернулся на оставшийся позади чрезмерно гостеприимный дом, чуть сбавил слишком резво взятый, убегающий, темп ходьбы и рассмеялся, вспоминая произошедшее, Эска тут же улыбнулся , широко и понимающе.
Для Марка было бОльшим удовольствием наконец сходить в баню. Раньше, чтобы рана не размокла, он не мог долго находиться в воде. . Теперь он с наслаждением нежился в прохладных водах бассейна после жаркой сауны и последующего массажа. Эска зорко следил за ним из своего наблюдательного места в углу зала.
Марк чуть не позвал его искупаться тоже, но вовремя прикусил губу. Это не река.
Хотя… Воспоминание про реку навело его на другую мысль. Он осмотрелся, народу было мало, время - неурочное. Он никому не помешает.
Марк взмахнул руками, будто крыльями, и неглубоко нырнув, стал рассекать мягкую гладь прозрачной воды. Вот он коснулся мраморной поверхности одной стенки бассейна, перевернулся в воде, оттолкнулся ногами, и поплыл в обратную сторону. Противоположная стенка бассейна оказалась под руками слишком быстро, он даже не успел, как следует разогнаться. Еще кувырок, и опять преграда появилась, будто только его и ждала.
Марк недовольно мотнул головой и вылез из бассейна. Эска ждал его с вытянутым полотенцем.
- Завтра надо сходить искупаться на реку
Эска качнул головой, не поддерживая и не возражая. Марк наскоро вытер голову, обмотался широким лоскутом ткани на манер тоги, позволив каплям воды стекать по шее и плечам, бодряще холодить кожу. Он на секунду замер и с видом гончей, учуявшей след, ухватил еще одну мысль в своей голове. Добавил:
- На лошадях.
Эска прищурил глаза, прикидывая что-то в голове, возможно оговоренные доктором сроки для каждого действия. Марк смотрел на него, также сощурив глаза в ожидании возражений, которые он знал, Эска не выскажет. Эска кивнул. Марк , неожиданно довольный, широко улыбнулся.
@темы: рим гдето рядом, игл, Фанфики
-
-
14.03.2011 в 15:14Ты так точно подметила мотивы Марка, что ему важно, как в гарнизоне к нему относились по приезду, как изменилось это отношение.
И... будет ведь продолжение, как я поняла, да?
На сообществе не запостишь?
-
-
14.03.2011 в 15:48ага, это- начало. весь фик- какбы вдоль фильма, аля "мини книга по которой поставили фильм". по минимуму- частей 10 надо точно. вот тут и загвоздка. у меня самый длинный фик- в 7 листов ворда был и я над ним ухойдокалась, а тут- три листа, а эски еще нету, хе.
в сообщество... попробую потом: подчищу и закину. хотя может лучше туда уже целое.
вот схожу на него восьмой раз *маниакальный смех* и постараюсь дописать. хотя лучше- сделать это до . а то друг мой пальмус после каждого просмотра зависает по новому,- каждый раз новый штрих к осознанию поступков.
-
-
14.03.2011 в 16:03Хоть специально к вам в Питер едь еще кино смотреть!
О, очень жду! Я сама потихоньку пишу. Мылишки-то есть в голове.
-
-
14.03.2011 в 16:40-
-
16.03.2011 в 16:55-
-
16.03.2011 в 17:18спасибо за такой замечательный фик! с нетерпением и затаенным сердцем жду продолжения..
-
-
17.03.2011 в 21:17son-chik а вот дальше дословно диалоги уже не помню) завтра пересмотрю и вперед. закончить бы, да)тут уже как в шаге вперед "не бросать на полпути "
спасибо
-
-
22.03.2011 в 17:18Отлично! Нравится все больше и больше!
Очень интересный кусочек про ужин и соблазнение!
-
-
23.03.2011 в 21:50Очень хорошо представлен врач, он такой, вобщем, и был.
Марк видел, как выходя из комнаты, дядя повернул голову к Эске и что-то сказал ему глазами. А Эска едва заметно, но кивнул.
Что касается Марка - они научились понимать друг друга с полуслова!
Когда его привязывали к столу, Марк был кристально трезв.
А ведь это так и было. У Марка не было ни в едином глазу!
. Он отчаянно не хотел, чтобы Эска был тут, когда его будут резать.
Неравнодушен уже к Эске!
Взмах ресниц, приближающийся шорох шагов, и вот его уже поят водой прежде, чем он осознал силу своей жажды. Эска держал его голову осторожно, мягко , невысоко от подушки, воду лил маленькими порциями, так, что она не разливалась.
Сколько нежности в этих словах!
Но когда Марк посмотрел на его суженые, будто прикушенные изнутри губы, обернулся на оставшийся позади чрезмерно гостеприимный дом, чуть сбавил слишком резво взятый, будто убегающий, темп ходьбы и рассмеялся, вспоминая произошедшее, Эска тут же улыбнулся , широко и понимающе.
Уже понимают друг друга!
Claudia*
*нарцисически сохраняю из-за удаления записи в сообществе*
-
-
24.03.2011 в 09:51Ты удалила, что ли?
-
-
24.03.2011 в 16:21я частично поэтому в сообщества редко вступаю- периодически тянет там удалить все свое нафиг, или подкорректировать. в дневнике то я не удаляю ничего , потому последние части-ссылью на днев. ну и чтобы править токо в одном месте, а не в двух. щас вот опять так и тянет удалить все оттуда, а потом ужо - цельным законченным фиком запостить, для такиж же орло-зависимых товарищей. воооот десятый раз гляну...
-
-
03.10.2011 в 15:11