Название: Волк и Орел
Автор: я
Фэндом: The Eagle (Орел девятого легиона)
Герои, рейтинг, жанр: как в фильме
Дисклаймер: герои не мои
Предупреждение: не бечено, не закончено. 1-6
7 В саду В саду
Раньше он только и мог, что сидеть в библиотеке, уперев взгляд в одну строчку свитка с новомодной поэзией, не видя куцых фраз, а только снова и снова пытаясь прочесть их, или, большей частью сидя, кидать легкие дротики. Его телесное заточение было относительно недолгим, но Марк, содрогаясь, вспоминал немощь тела и все возможности , которое оно отбирало.
Первое время, ступая на выздоровевшую ногу, он подспудно ожидал появления боли, предчувствовал ее самым краешком сознания, неосознанно пускал Эску по левую сторону. Боль не приходила. И было от этого радостно и страшно одновременно.
Один раз, еще когда он сидя кидал дротики один за другим в широкий толстый деревянный круг, специально установленный для этого в саду, Эска стоял около него, невозмутимо разглядывая землю, а потом возвращал ворох маленьких железных ос ему обратно.
Но Марк видел, как он украдкой поднимал взгляд и смотрел, то на него, то на мишень, то на стремительный полет маленького острия. Марк сменил дротики на кинжалы, и интерес у Эски стал более явным. Он уже не прятал взгляд в землю.
Марк предложил ему метнуть кинжал однажды. Молчаливо указал ему бровями на мишень, когда Эска принес ему нож обратно после очередной попытки броска. Эска удивился неожиданной просьбе, но быстро спрятал удивление за привычной стоической маской. Он долго примерялся и кинул лезвие слишком высоко в цель, но это было, Марк знал, из-за низкой посадки мишени - под сидячего, и из-за непривычности кинжала. Он подумал, а не дать ли Эске его нож, и сам себя мысленно одернул. Но он запомнил тень тени улыбки на лице Эски в тот день.
Теперь , подняв мишень на нужный уровень, Марк встал от нее дальше, ироко расправил плечи, и, кинув один раз кинжал, предложил второе лезвие Эске. Тот взял, молча, крепко сжал рукоятку, с терпким послевкусием благодарности в жесте, встал в позу. Марк слегка подправил ему локоть, подкорректировал прицел, и с удовольствием смотрел, как Эска бьет в цель, в центр.
Они тренировались по очереди с дротиками и кинжалами. Потом Марк принес копье.
Первый бросок, с небольшим разбегом, замах и рука дернулась, копье полетело слишком высоко, а Марк застыл, как молнией пораженный. Яркий образ величавого друида, его темные , излучающие жгучую ненависть глаза, топот подкованных копыт, полет копья и взлетающая вверх колесница,- предстали перед его глазами слишком живо , Марк не знал, что запомнил все так четко. А потом его накрыло воспоминанием белой, обжигающей боли, от опускающейся на него, ломающей тело колесницы.
Сердце колотилось где-то в висках, на верхней губе выступили капельки пота , Марк моргнул, возвращая себя в настоящее. Эска, с принесенным копьем в руке, стоял прямо перед ним, а между бровей у него залегла складка, которую Марк не видел на его лице раньше. Эска звал его по имени, а левое плечо Марка еще хранило легкое покалывание от касания ладони, которую Эска убрал, как только Марк посмотрел на него осмысленно.
- Что? Нога?
Марк мотнул головой. Он облизал пересохшие губы, и попытался собрать внезапно раздробленные части своего сознания в привычную монолитную твердь.
- Ранение… Меня накрыло колесницей, когда я убил копьем возницу.
Марк смущенно изогнул край губы.
- Внезапно вспомнилось.
Эска стоял все еще слишком близко, как раньше, когда думал, что нога вот-вот подведет Марка. Только не за спиной у Марка, а прямо перед ним. И смотрел в глаза, а не в землю.
- Ты вышел один на один с колесницей?
Марк пожал плечами, большое ли дело, и кивнул головой. Он не знал, что рассказали Эске про него рабы, он не знал, разговаривал ли Эска вообще с другими рабами.
- Я должен был защитить своих людей,- сказал Марк, как будто, это все объясняло.
И Эске это все объясняло. Глаза его опять засветились уважением, от которого у Марка ёкнуло сердце. Эска кивнул, будто сам себе, а не Марку, опустил взгляд, отдал Марку копье и ушел с линии броска.
Марк крепко сжал древко, глубоко вздохнув, успокоил, опять было засбоившее сердце, встал в позицию и запустил копье в длинноволосую голову, опять представшую перед его внутренним взором. Он отрицательно мотнул головой Эске, уже собравшемуся бежать за копьем, и пошел за ним сам. Встал в позу, кинул, принес обратно. Он бросал и бросал в постепенно истончавшийся грозный образ врага, пока он совсем не стерся, и не осталась одна деревянная мишень перед его глазами.
Марк тяжело дышал , руки было больно поднять, нога гудела и он стал слегка прихрамывать.
Светлые сумерки с вересковым запахом и предчувствием дождя окутывали сад. У них еще было немного времени до темноты.
Марк протянул копье Эске . Секундно оперся на эскино плечо, скрипнул зубами, выпрямился, не отходя далеко, осмотрел положение тела.
Эска не кидал, ждал поправок. Марк чуть нажал ладонью на внутреннюю часть его колена, чтоб нога больше сгибалась, в остальном Эска превосходно копировал его движения. До темноты, окрасившей все вокруг серым , копье кидал только Эска. И только поздним вечером, почти ночью, Марк обнаружил, как сильно он голоден, ведь они пропустили и обед, и ужин в этот день.
В последующие дни они тренировались с дротиками, кинжалами, копьями так, как Марк привык тренироваться каждый день в лагере. Долго и основательно. В одну мишень по очереди.
Пока Марк не нашел пылившийся у дяди лук.
Лицо у Эски, увидевшего лук, засветилось так, что ни под какой маской это спрятать уже было нельзя. Его пальцы сжали полукруг гибкого дерева с таким трепетом , что Марк не мог не заметить. Даже специально не наблюдая.
Когда Эска выстрелил легко и уверенно, и стрела полетела точно в цель, а Эска горделиво выпрямившись, стоял с тенью полуулыбки на лице, будто вспоминая что-то хорошее из прошлого, Марк впервые подумал о том, в каком возрасте его пленили. Подумал и отогнал эту мысль прочь из головы, слишком уж она обжигала возможными ответами.
Марк никогда не любил лук, тот платил той же монетой, -не давался ему с такой легкостью как остальное оружие. Не можешь использовать оружие максимально полезно, избегай использовать его. Марк слишком идеально владел мечом, копьем и остальным колюще-режущим оружием, чтобы расстраиваться от не сложившихся отношений с луком.
Привычную ежедневную тренировку они начали непривычно: с сооружения новой мишени.
Когда они сделали ее, Марк, молча, отдал лук Эске и, сказав только «Твой», и пошел собирать оружие для своей мишени, даря Эске сокровенный момент радости в одиночестве.
8 На рынке. Схватка.На рынке. Схватка.
Она улыбнулась ему. Не томно, не призывно, просто улыбнулась, показывая, что оценила его молодость, красоту и силу. Марк неожиданно улыбнулся в ответ. Она не была ни слишком молоденькой девчушкой, жаждавшей романтики, ни принципиально нацеленной на замужество провинциалкой.
- Вдова. Шесть детей. Троих похоронила в младенчестве, троих воспитывает образцовыми римлянами. В скором времени собирается к родне мужа. Хороший род. Живут где-то в Испании,- будто между делом сообщил ему дядя, когда они не спеша прогуливались по рынку.
Марк опять посмотрел на нее. Она задержала его взгляд.
Статная, высокая, с бледным красивым лицом и грустными глазами, в которых бесстыдно и очень честно читалось предложение.
Марк пошел за ней, что-то сказав дяде, извиняющимся тоном. Дядя только фыркнул, будто обидевшись за марковы сомнения в его сообразительности.
Эска шел следом.
Марк оставил Эску у входа в дом, пробормотав что-то про свободное время. Эска фыркнул, почти, как дядя ранее, и встал у дверей, заложив руки за спину. Он будто наложил на себя аскезу службой Марку.
Спальня была аскетичной, пустой. Все вещи уже были собраны и ждали переезда.
Марк обнимал теплое женское тело, пытаясь передать ему чувство уверенности в будущем.
Последний шанс получить обычную физическую радость перед тем, как полностью войти в роль строгой вдовы перед родней мужа, перед детьми, перед собой. Она была благодарна ему за это. А Марк, перебирая ее длинные черные волосы, прислушивался к звенящему чувству опустошения внутри себя. Всегда, сколько он себя помнил, его энергия имела направление. Он стремился к цели и тратил все свои ресурсы на ее осуществление. Теперь он чувствовал, что растрачивает себя попусту. Опять заворочалась в груди холоднокровная гнида душевного отчаяния, заснувшая было от радости выздоровления. «Спи,- приказал ей Марк,- спи!»
Марк ушел, когда женщина заснула. После длинного монолога про почившего мужа, про детей, про страх переезда. Ей нужно было выговориться, и Марк не торопился уйти.
Эска стоял у двери все таким же напряженным, готовым к обороне цепным псом, каким становился на входе… несколько часов назад. Факела уже горели на улице, освещали прохожим путь. Увидев выходящего Марка, Эска отмер, окинул его скептическим взглядом, подправил складку тоги, зажег свой факел и в благословенном молчании пошел за Марком следом. Марку нужно было успеть зайти в одно место.
Лавка еще работала. И Марк вздохнул в ней свободно. Он кивнул Эске, чтобы тот сам занялся выбором. Смотрел, как он примеряется к мечам, держит каждый в руке, делает взмах. И к этому оружие он привычен, подумал Марк, значит не совсем ребенком… И прикусил себе кончик языка.
Кузнец показывал самые красивые, самые искусные свои произведения, но Эска, полностью отдавшись предоставленной задаче, рассматривал те, которые были им доступны по деньгам, а из них - отсеивал худшие.
- Какой?- спросил Марк, когда у Эска стал выбирать только между двумя мечами.
Эска взвесил оба в руке, нахмурился, и протянул Марку нужный меч. Марк улыбнулся, взял оба. Опробовал их в руках, осмотрел. Эска выбрал тот, который подходил Марку идеально: по весу, по длине, по заточке лезвия и удобству рукояти.
Марк вздохнул, усмехнулся мягкой улыбкой, и повторил вопрос:
- Какой тебе нравится больше? У меня уже есть.
Эска вздрогнул, и показал рукой на второй меч: более легкий и короткий.
На следующий день они включили в тренировку бой на мечах. Удары отрабатывали боевыми, а дрались деревянными. Марк, опытный в этом деле, тормозил меч у самого тела, на расстоянии с толщину ногтя, а Эска бил до конца, сам шипел на себя за попадание, в следующий раз останавливал удар из-за слабого замаха далеко от цели, получал за это окрик уже от Марка, и опять бил по телу. Вечером Марк с любопытством, посмеиваясь, разглядывал вновь приобретенные синяки на своем теле. Эска рассматривал их же, но со злостью и неудовольствием. Эмоции на его лице проскакивали все чаще и чаще. Или он не мог, а, может, не хотел прятать их перед Марком, или Марк научился заглядывать за его маску.
На следующее утро Марк с болезненным трепетом в сердце открыл свой сундук с доспехами. Осторожно, один за одним, вынул их на поверхность. В некоторых местах еще чернела кровь, метал ножной защиты был помят.
Марк вздохнул, вздохнул еще раз. Зажмурил глаза, позвал Эску, чтобы тот помог ему одеться.
Эска зашел в комнату с корзиной еды, которую специально готовил на вынос, и Марк спиной почувствовал, как он замер.
Бесстрастно, исполнительно, Эска затянул в доспехи Марку грудь, закрепил на предплечьях защитные браслеты, приподнял над головой роскошный шлем, но Марк отрицательно мотнув головой, быстро провел по короткой выпуклой отметине на подбородке. Всегда ненавидел эту вещь.
Эска, со шлемом в руках, сделал шаг назад. Марк расставил ноги пошире, расправил плечи в таком привычном и таком чуждом теперь обмундировании. Эска смотрел на него. Лицо окаменевшее, застывшее, а в глазах – пляска ужаса и восхищения.
- От синяков,- непонятно зачем объяснил Марк, немного обескураженный такой реакцией.
Эска, сглотнув, кивнул и отвернулся.
Бой у них был в молчании, окрашенном странной аурой настоящей воинственности. Эска уже не злился на себя, если попадал по Марку, а казалось наоборот, специально целил в доспехи удары посильнее. Сосредоточенное лицо и напряженное тело Эски, лязг доспехов Марка, придавали схватке окрас настоящего боя.
Складывая доспехи обратно в сундук, Марк прочитал облегчение в глазах Эски. Что ж, сколько бы ему лет не было, их было достаточно для того, чтобы запомнить и ненавидеть эту форму. И людей, которые ее носят,- добавил про себя Марк и криво поморщился: к этим людям он больше не принадлежал.
Эти красивые , мощные доспехи являлись болезненным воспоминанием для них обоих. Лучше было их больше не доставать.
- Поедем завтра на охоту,- сообщил Марк Эске, захлопывая крышку сундука.- На кабана.
9 Начало пути Начало пути
Охота была славной, удачной. Быстрой.
Марк размял тело и разогнал кровь. Они, вдвоем, хорошо провели время. В загоне животного всегда играло роль хорошее сопровождение, а Эска действовал идеально. Они слаженными, отточенными движениями, будто не в первый раз, загнали кабана. Уложились в один день.
Сидя на нагретом солнцем камне у самой реки, пока Эска сноровисто потрошил тушу у него за спиной, Марк отпил из фляги, оглядел такие привычные теперь зеленые воды, в которых еще недавно они купались, а теперь вода казалась обманчиво теплой сверху, а снизу сводила ноги. Лето сдавало свои позиции неохотно, медленно, цепляясь солнечными лучами за выцветшую, засохшую траву.
Эска прошел мимо него с окровавленным ножом. Сполоснув в воде руки, он аккуратно вытер лезвие об одежду.
Марк посмотрел на него, перевел взгляд на реку, посмотрел , зажмурившись, на чистый небесный горизонт. В этот момент он испытал чувство счастливого умиротворения. Тут было хорошо. Словно затишье перед бурей.
Ранним вечером они вернулись домой. Оставив лошадей в конюшне и даже не успев толком помыться, они пошли в дом. В саду, по пути, стояла пара солдат. Чей-то почетный эскорт или что –то хуже. Марк весь подобрался и опять спиной почувствовал, как напрягся Эска. Из дома доносились голоса. Гости.
Ненароком прервав трапезу старых друзей, Марк с тревожным любопытством оглядел дядиных гостей. Старый и молодой, как собака и ее хвост. Клавдий Марцелл, почетный легат, даже повел носом, будто определяя , из его ли Марк стаи. Из его.
А Сервий Плацид, легатский хвостик, казался из породы тех людей, которые были так неприятны Марку. Марк пожал его предплечье, тщательно давя растущую неприязнь, ведь может же он ошибаться?
Но он не ошибался. Каждая фраза Плацида, каждое его слово будто нарочно метили в больное место Марка. Не специально, почти не намеренно, а бесхитростно, неучтиво и откровенно выражая свое мнение, Плацид злил этим Марка еще больше. Потому что он имел право так говорить, хоть и не имел право так думать. Все отрочество разом встало у Марка перед глазами. Все мальчишки, которые озвучивали то, о чем Марк даже подумать не смел. Он мог , ударив, запретить им так говорить, но он не мог приказать им так не думать. Все его обидчики получали физический отпор, но их слова, косые взгляды, усмешки подтачивали Марка изнутри, сеяли сомнения, которые со временем росли и крепли.
- Девятый... Кто в Риме не знает девятый.
Простые слова, но с какой интонацией. Марк скрипнул зубами, за его спиной тихо вздохнул Эска.
Дядина рука, успокаивающе накрывшая его плечо , смирению не помогала.
Опять его резали по живому. И это было намного больнее операции на ногу.
Клавдий Марцелл неодобрительно взиравший на своего протеже , слегка выправил тему разговора. Скруглил острые углы слов почти ссоры в плавную окружность беседы.
У Марка все натянулось внутри при слове «орел». Сердце разогнало кровь и застучало, как днем на охоте. Орла видели. Если видели, значит он не уничтожен. Если он где-то есть, значит его можно найти. Орел потерян, честь потеряна. Орел возвращен, значит, честь восстановлена…
И Сервий Плацид опять обрубил ему крылья одной только фразой .
Марк не сдержался, вскочил, желваки у него на лице напряглись. Плацид смотрел на него удивленными честными глазами, будто не понимая, что он такого сказал.
Марк мог ударить его, мог убить, мог вырвать его горло зубами, но возможную правоту его слов он не мог опровергнуть. Без орла не мог.
Разъяренным раненым зверем под укоризненное дядино «Маарк», он невежливо сбежал от гостей. Метровым шагом пронесся мимо вояк в саду, плечом открыв двери, влетел в свою комнату, покружил по замкнутой территории, выпуская пар. Эска, как всегда, неотделимой тенью был рядом, стоял в арочном проеме между комнатами и исподлобья наблюдал , как Марк загнанным зверем кружит по комнате.
Всполохи бессильной ненависти и злобы выжигали что-то у Марка в душе.
Он остановился, повернул голову: Эска рассматривал его с непонятной смесью сочувствия , понимания и смятения в глазах. Огненные отсветы факелов высветляли его глаза и кожу до странного светло-золотистого цвета так, что он казался совсем чужеземным.
Марк замер около своего любимого наблюдательного пункта, открывающего вид на реку, прислонил пылающий лоб к прохладной стене.
Вот оно. Или река и бесчестье или орел и смысл жизни. Как для кого-то слово «честь» может быть пустой формальностью? Просто набором идущих друг за другом звуков?
До этого момента у Марка не было даже призрачного шанса, чтобы вернуть то, к чему он так стремился всю свою жизнь, чего так желал достичь всей своей службой. Он мог попытаться и смириться с тем, что у него есть, и жить так, как жил, и дальше. Но, знать, что существует хоть крохотная возможность восстановить доброе имя своей семьи, и не попробовать? Ему не будет спокойствия, ему не будет прощения, ему не будет смысла жить.
Двери открылись, но Марк не повернул голову. Дядя пришел, проводив гостей, наверное, извинившись за поведение племянника, забыв, что оскорбляли имя его брата. Или он научился с этим жить. Марк не хотел этому учиться.
Дядя вразумлял его мягко, осторожно, а Марк не мог понять, как дядя не понимает такой простой вещи. Срывающимся голосом он опять, как тогда на арене, открыл перед дядей то самое сокровенное, что ело его изнутри. Лучше умереть в поисках чести, чем прожить в бесчестии.
Марк знал, что дядя волнуется за него, искренне любит и тревожится за его судьбу, но если судьба- дар богов, тогда нужно довериться им.
То, что он задумал, было сущим безумием, замаскированным самоубийством или очередным бессмысленным геройством, но Марк почувствовал твердую спокойную уверенность от принятого решения.
10 Адрианов вал Адрианов вал
От принятого решения до его реализации у Марка прошел едва ли день. Он торопился: осень вступала в свои законные права. Марк собрал себе и Эске все самое необходимое, обнял дядю на прощание , запрыгнул на коня. Волнительное предвкушение живило кровь. Он опять стал туго натянутой стрелой, вибрирующей в поисках цели.
Дядя провожал его с грустными глазами, всеми силами пытаясь показать, что не считает эту встречу последней. Марк был ему за это благодарен.
Эску старший Аквила окинул хмурым взглядом. Марк вспомнил, как еще вроде бы совсем недавно, одним теплым днем они гуляли с дядей вдоль реки, пробираясь сквозь заросший высокой травой берег. Дядя попытался отослать Эску в дом, он что-то забыл там. Эска упрямо выдвинул подбородок вперед и проигнорировал просьбу, ведь она не касалась благополучия Марка. Дядя метнул раздраженный взгляд на Марка, тот улыбнулся, почему-то довольный таким развитием событий, тут же попытался стереть улыбку с лица под осуждающим взглядом ближайшего родственника, но губы опять предательски изогнуло. Марк хмыкнул, опустил глаза, и обратился к Эске, не сумев убрать смех из голоса:
- Эска будь добр, выполни дядину просьбу,- и не сдержавшись , добавил громким шепотом: - Нам надо посекретничать.
Дядя внезапно стал похож на раздувшегося петуха. Он проводил мгновенно выполнившего приказ Эску тяжелым взглядом, и, повернувшись к Марку, задумчиво рассматривал его некоторое время:
- Я слышал, он зовет тебя Марком.
- Да.
- А ты его- Эской.
Марк пожал плечами. Нелепо было подтверждать очевидное.
- Всегда по имени...
И неуютно было Марку под этим долгим оценивающим что-то взглядом. Неясно было, что дядя там решал про себя. Но когда Эска вернулся, принеся дяде его смешную шляпу от солнца, Марк смог распознать сомнение на лице дражайшего родственника.
Последующее удивление дяди от решения взять с собой на поиски орла Эску, такое простое, естественное и само собой разумеющееся для Марка, и такое чуждое, странное, нелогичное для дяди, оказалось полной неожиданностью для Марка.
Как можно было идти одному, без него? Марку такая мысль даже в голову не пришла. Он сросся со своей тенью. Да и что бы тут делал Эска без того единственного, чьи приказы он только и исполнял? Дядя, каким бы терпеливым он не был, долго бы терпеть такое не стал, а с другим хозяином… С другим хозяином дело бы опять окончилось ареной.
И как можно было сомневаться в словах Эски, в его клятве? Думать, что случись возможность, и Эска перережет ему горло? Хотя дядя не присутствовал в тот момент, когда Эска принес свой обет, не слышал этот твердый голос, не видел этот взгляд. Кем бы Эска не был в своем племени, он знал слово чести и чтил память отца. Как и Марк.
До стены они ехали галопом, с редкими привалами. Когда вал стал виден, сбавили скорость, остановились у самой каменной кладки.
Дозорный пункт встретил их атмосферой затхлости и расхлябанной дисциплины, солдаты имели запущенный вид. На мгновение Марку захотелось сказать Эске, который с зыбкой уверенностью смотрел то на него, то на разбойничего вида солдат, что при его командовании тут было бы все совсем по-другому.
Один солдат, главный в патруле, оскалив страшные зубы, поинтересовался , куда они едут. И загоготал от услышанного ответа. Марк, не скрывая брезгливого презрения, ждал, когда он отсмеется. А потом просто сказал:
- Открывай ворота, солдат.
Уверенное спокойствие его голоса, стать, осанка, то, что всегда выделяло его из толпы даже без командирских регалий, вмиг преобразило солдат. Они тут же подобрались. И открыли ворота.
Марк под мрачное напутствие «увидимся на том свете, римлянин» выехал в открытый степной простор земель, не принадлежавших римской империи.
Ворота, закрываясь, лязгнули за спиной.
Так вот, что чувствовал Цезарь. Это пьянящее чувство безвозвратности.
Рубикон был пройден.
11 Каледония Каледония I
Марк был рад, когда голая равнина сменилась для разнообразия лесной порослью. Он успел устать от этой выбивающей дух дали, слезящей глаза, если в нее долго всматриваться.
Но голые обезглавленные трупы людей, висящие на деревьях, радость поубавили.
Он знал про жестокость к живым, в определенные моменты только она гарантировала правдивые ответы. Он не понимал жестокости к мертвым.
Первый привал на ночь они сделали в том лесу, отмеченном печатью смерти.
Эска по пути подстрелил жирного зайца, и у них был сытный ужин.
Марк расстелил одеяло ближе к костру, лег к нему лицом, и, повелительно пробормотав Эске, убирающему посуду, «ложись», только и дождался, что вдоль спины согревающее прислонились чужие колючие лопатки, как его сморил сон.
Чужие места, чужая природа, чужой воздух. Марк видел это глазами, чувствовал телом, вдыхал носом. Все- другое. Марк четко ощущал себя здесь чужаком.
Эска же распрямлялся, оживал. По-звериному ловил ноздрями воздух. Стал чаще выезжать вперед на лошади. На белой лошади.
Они встретили этого горе-пастуха, который возник будто ниоткуда, когда выехали из леса . Вот равнина, а вот Марк чуть не задавил пожилого мужчину, ведущего под уздцы белую лошадь.
Марк , не сдержавшись ругнулся, рука его непроизвольно легла на рукоять меча. Пастух отпрянул, попятился назад, тоже потянулся рукой за пазуху. Эска тут же выехал вперед, успокаивающе поднял руки, произнес что-то на своем языке.
Пастух, если это был пастух, убрал пустую руку, из-за пазухи. Недоверчиво посмотрел на Эску, перевел взгляд на Марка, опят на Эску. Сказал что-то скрипучим, подточенным ветром голосом.
Эска спросил, он ответил. Или наоборот. Марк ловил интонации. Спрашивал все-таки Эска. Про лошадь. Пастух жал плечами, говорил отрывисто и неохотно.
Эска вдруг вскинул голову в его сторону, приоткрыл рот, прикусил губу, опять повернулся к пастуху и что-то сказал.
Пастух оценивающе посмотрел на быстрого коня Эски.
Марк понял. Выпустил воздух сквозь сжатые зубы.
- Он ведет его на убой. В жертву. – Эска посмотрел на него с такой невысказанной мольбой в глазах, какой Марк никогда не думал увидеть, на которую, он думал, Эска не способен физически.
Марк еще раз примерился к коню. Белый был ухожен, статен, красив. Более взрослый, чуть менее быстрый, сильный. С таинственными узорами на крупе.
- Почему?
- Это - конь жреца, – пояснил Эска. Его взгляд словно ласкал лошадь, также , как некоторое время назад его пальцы обнимали деревянную дугу только что приобретенного лука. - Жрец умер, и на него больше не может сесть никто из его племени.
- А ты не боишься?- поддел его Марк
Эска метнул в него такой взгляд, что будь Марк хворостом, запылал бы.
- Я не сильно знаком с вашими верованиями,- почти извиняясь, пояснил Марк. Он не собирался наносить обиду.- Это … не опасно?
Эска мгновенно расслабился, лицо у него смягчилось. Он всегда почтительно относился к марковым подношениям богам. Был чужд его религии, но уважал его к ней отношение.
- Это - не опасно.
И Марк рубанул подбородком короткую вертикальную черту в воздухе.
Теперь Эска ехал впереди него, с прямой спиной, исполненным уверенным благородством жестом опираясь ладонью на бедро. Марк вспомнил, что на белых лошадях у бритов разъезжали вожди. Просто так часто получалось, что они были еще и жрецами.
Когда кончилась та часть дороги, по которой должен был идти легион, и впереди вдруг оказалось множество возможных путей, Марк спросил Эску, куда идти. Тот странно глянул на него, испытующе:
- Сам решай,- и почудилось Марку ехидство в его голосе, – пять тысяч солдат могло пропасть в одной долине, а тут их тысячи.
Марк сжал свой талисман, малую копию орла легиона, закрыл глаза и обратился за помощью просьбой о знаке. Эска выжидал. Когда орлиный клекот расколол чистый воздух, указывая направление, и Марк сказал «на север», Эска, усмехнувшись, кивнул сам себе, будто удивляясь, и почему это он сомневался.
Роль переговорщика Эска взял на себя. Редкие путники и малые деревушки, всё живое и умеющее говорить, встретившееся им по пути, было опрошено. Странные люди, настороженные, нелюдимые, с длинными немытыми волосами. Варвары. Марк поражался, как они могли дать отпор такой мощной и отлаженной махине римской армии. Но именно из-за этих людей два британских легиона по приказу Адриана построили крепостной вал, разделивший Британию на «свою» и «чужую».
Постепенно походное настроение окутывало Марка. Было в этом что-то мистическое, глубинное, близкое сердцу. Дорога, коричневая и бесконечная, как река, затягивала его в себя. Природа вокруг не была больше чужой. Везде простор , он сам себе хозяин. Только бесконечность дороги в молчании могла быть мукой. То, что по началу было благословением, по прошествии времени, становилось проклятием.
В один из ночных привалов, рассматривая сидящего напротив и , кутающегося в шерстяной плащ, Эску, Марк поделился с ним сокровенным, тайно желаемым, тем, чем раньше он делился только с дядей. Своей надеждой, на то, что отец – жив. И подосадовал сам на себя за слабость, за внезапную откровенность, за то, что не сдержался, а на Эску за то, что тот искренне, честно спросил про орла, который для него, для брита, - лишь «бесполезный кусок метала».
- Конечно, тебе не понять.
Лицо у Эски было на удивление открытым. Он вздохнул, будто это Марк не понимал главного, а не он, потом, замявшись на мгновение, словно тоже решаясь, рассказал ему свое горе. Буднично, спокойно, просто, глядя в глаза. Марк не мог отвести взгляд, не мог запретить этим болезненным словам обжигать его душу. Этот короткий рассказ потряс его. Ночью он долго не мог заснуть, вглядывался в затянутое черное небо, и пытался не представлять себя на месте Эски. Мать, отец, братья, родня, земля, язык, свобода. Столько всего отнято.
Эска лежал рядом, тоже на спине и тоже не спал. Его плечо слегка касалось плеча Марка.
Марк, не думая, подтянулся поближе, чтобы контакт был более осязаем, материален, чтобы Эска знал, - он рядом.
Плечо вжалось в плечо, бедро в бедро. Эска не отодвинулся. А через некоторое время накинул на Марка край своего одеяла. Марк, наконец, засыпая, улыбнулся.
12 Каледония II КаледонияII
Контраст был разителен.
Марк помнил тот момент обеденного привала у костра, когда он сел напротив Эски, а тот почти улыбнулся ему: легко, без напряжения, просто от вида Марка, который был ему приятен.
А потом случились кочевники.
Марк не заметил их, даже когда Эска сказал. Вскинул глаза в недоуменном удивлении, осмотрелся, не увидел, поверил на слово. Они, не мигая, смотрели в глаза друг другу. Замерли в этой бесконечно долгой секунде: Эска потихоньку вытаскивая из колчана стрелу, Марк, нащупывая за спиной меч.
- Ты готов?
Они взвились вверх одновременно. Копье врезалось в то место, где только что сидел Марк.
Эска спустил тетиву и убил одного нападавшего- почти обнаженного, со странными, не такими, как у виденных ранее бритов, татуировками. Нацелился в следующего. Марк практически в рукопашную уложил еще одного, воткнул нож тому в шею. Неожиданно появившийся из реки дикарь, на секунду заставший Марка врасплох, выполнил роль мишени. Копье вошло в него так, как учил Марк, только лучше. Эска бил с такой силой, какой ни разу не показывал на тренировках.
Марк посмотрел на Эску и увидел на его лице радостное облегчение , потому что до этого там был испуг. За его, Маркову, жизнь.
А потом на Эску спрыгнул еще один, который оказался совсем мальчишкой. Прошедшим инициацию впрочем, раз вышел на охоту.
Марк, не задумываясь, метнул нож ему в спину, когда тот убегал. А вот выражение лица Эски заставляло задуматься. Что он увидел в этом мальчишке? Себя? Братьев? Ребенка? Сородича?
Марк мог подумать об этом позже. Лезвие было коротким, оно не убило мальчика, и ему предстояло завершить начатое.
- В следующий раз, убивай не задумываясь.
Эта работа не доставляла ему удовольствия, но она входила в его обязанность. Марк стиснул зубы, отвернулся, перерезал тонкую шею. Поднялся.
Эска смотрел на него потрясенно, с ужасом осознания того, что Марк совершил, кем он является. Как тогда с доспехами. Только эти доспехи были не внешними. Внутренними. Их было не снять, не спрятать в сундук, убрав неугодное напоминание с глаз долой.
«Да, я римлянин!» - хотелось закричать Марку «признай же это!»
Но Эска смотрел на него, и Марк видел, слышал всем телом, как он надевает внутреннюю броню. От него.
Марк вспоминал то мгновение у костра. Момент умиротворенности такой простой в своей обыденности , более чистый, более яркий, чем тогда, в Калеве, на берегу обманчиво теплой реки, когда Марк почувствовал себя счастливым впервые после ранения. Такой момент, который ценишь уже после того, как он прошел. Сравнивая его с другими.
Глухое напряжение ломким пластом молчания окутало их.
И вроде внешне мало что изменилось.
Изменилось все.
Он ждал, когда Эска поймет, когда осознает, что так было нужно. Иначе нельзя. Или ты их, или они тебя. Мальчик, молодой воин, мог привести других, да что там, он бы привел других. Но Марк знал, что голова и сердце часто не в ладах друг с другом, когда замешаны эмоции. Эмоции и логика, как масло и вода. Масло пленит кристально чистую гладь разума, и мешает видеть ясно. А если оно еще и горит…
Да и не в мальчике уже было дело.
Когда Эска общался с встретившимися на пути людьми, разговоры его были больше похожи на беседы. Все меньше и меньше вопросительных интонаций проскальзывало в его голосе, все больше усмешек, и косых взглядов в сторону Марка.
Марк терпел, стискивал зубы и терпел, давая время.
Но тяжелая сумрачность привалов, участившийся дождь, до странного соответствующий настроению, молчаливые ночевки, когда они лежали рядом, и Марк кожей чувствовал, как собран и напряжен Эска, как тяжело ему дается не отдернуть плечо или локоть, если они случайно соприкоснулись конечностями, и потому Марк из молчаливой гордости убирал руку первым; все это гнетущим образом истощало марково терпение. Финальным ударом в невечные запасы столь тонкой душевной материи стал последний разговор Эски и какого-то брита, когда они вдвоем , ухмыляясь поглядывали в его сторону. Брит скалил зубы в его сторону, фыркал себе под нос и говорил про него явно что-то неучтивое. Когда Марк приставил нож к его горлу , то неучтивость разом слетела с его лица, сменившись удивлением.
Эска выставил вперед подбородок, он знал на что Марк способен, в отличии от брита, еще не успевшего понять расклад сил. Лезвие Марк держал у одного горла, но острие взгляда резало другого человека.
- Спроси его,- сказал Марк, прижимая нож сильнее к телу. Он не блефовал.
В этот раз ему дали , пожалуй, самый толковый ответ за весь их путь.
Эска после того, как перевел слова брита, резко отвернулся и ушел прочь. Марк еще не растеряв свой запал, пробирался назад к лошадям , с силой отталкивая ветки от лица. Он нагнал Эску, когда тот пытался запрыгнуть на лошадь, опустил на плечо ему руку, развернул к себе лицом, оперся ладонями на лошадиный бок, заперев Эску между своих рук. Он навис над ним и четко выговорил, глядя в глаза:
- Мое имя- Марк Флавий Аквилла.
Эска явно ожидал другого развития событий от такого бесцеремонного рывка за плечи. Он стоял, почти не дыша, глядя ему в глаза. Прозрачность одного взгляда схлестывалась с огнем другого.
Марк мог бы расшифровать, что стоит за каждым его именем, всю римскую историю его семьи. Но сейчас он не доверял длинным речам.
- Марк. Флавий. Аквилла.- повторил он, голосом выделяя каждое слово, и добавил, чтоб стало совсем понятно.- Римлянин.
Эска смотрел на него, не моргая, и будто совсем не меняясь в лице. Но глаза его, светлея, отдавали простор расширяющимся блестящим зрачкам.
- Я не изменился. Я тот же, кем был,- продолжил Марк.
Эска молчал. Марку захотелось встряхнуть его за плечи, но он сдержался. И словно высмотрев что-то в его лице, Эска отмер:
- Эска Мак Кунавал,- наконец, прошептал он.
- Эска. Мак. Кунавал.- повторил Марк, кивнул и отстранился.- Хорошо.
- Хорошо?
-Хорошо.
Он запрыгнул на лошадь и в этот раз поехал впереди. Напряженность между ними все еще ощущалась в воздухе, но , будто выпавшим снегом, а не постоянным снегопадом. Нужно только дать время и снег растает.
Автор: я
Фэндом: The Eagle (Орел девятого легиона)
Герои, рейтинг, жанр: как в фильме
Дисклаймер: герои не мои
Предупреждение: не бечено, не закончено. 1-6
7 В саду В саду
Раньше он только и мог, что сидеть в библиотеке, уперев взгляд в одну строчку свитка с новомодной поэзией, не видя куцых фраз, а только снова и снова пытаясь прочесть их, или, большей частью сидя, кидать легкие дротики. Его телесное заточение было относительно недолгим, но Марк, содрогаясь, вспоминал немощь тела и все возможности , которое оно отбирало.
Первое время, ступая на выздоровевшую ногу, он подспудно ожидал появления боли, предчувствовал ее самым краешком сознания, неосознанно пускал Эску по левую сторону. Боль не приходила. И было от этого радостно и страшно одновременно.
Один раз, еще когда он сидя кидал дротики один за другим в широкий толстый деревянный круг, специально установленный для этого в саду, Эска стоял около него, невозмутимо разглядывая землю, а потом возвращал ворох маленьких железных ос ему обратно.
Но Марк видел, как он украдкой поднимал взгляд и смотрел, то на него, то на мишень, то на стремительный полет маленького острия. Марк сменил дротики на кинжалы, и интерес у Эски стал более явным. Он уже не прятал взгляд в землю.
Марк предложил ему метнуть кинжал однажды. Молчаливо указал ему бровями на мишень, когда Эска принес ему нож обратно после очередной попытки броска. Эска удивился неожиданной просьбе, но быстро спрятал удивление за привычной стоической маской. Он долго примерялся и кинул лезвие слишком высоко в цель, но это было, Марк знал, из-за низкой посадки мишени - под сидячего, и из-за непривычности кинжала. Он подумал, а не дать ли Эске его нож, и сам себя мысленно одернул. Но он запомнил тень тени улыбки на лице Эски в тот день.
Теперь , подняв мишень на нужный уровень, Марк встал от нее дальше, ироко расправил плечи, и, кинув один раз кинжал, предложил второе лезвие Эске. Тот взял, молча, крепко сжал рукоятку, с терпким послевкусием благодарности в жесте, встал в позу. Марк слегка подправил ему локоть, подкорректировал прицел, и с удовольствием смотрел, как Эска бьет в цель, в центр.
Они тренировались по очереди с дротиками и кинжалами. Потом Марк принес копье.
Первый бросок, с небольшим разбегом, замах и рука дернулась, копье полетело слишком высоко, а Марк застыл, как молнией пораженный. Яркий образ величавого друида, его темные , излучающие жгучую ненависть глаза, топот подкованных копыт, полет копья и взлетающая вверх колесница,- предстали перед его глазами слишком живо , Марк не знал, что запомнил все так четко. А потом его накрыло воспоминанием белой, обжигающей боли, от опускающейся на него, ломающей тело колесницы.
Сердце колотилось где-то в висках, на верхней губе выступили капельки пота , Марк моргнул, возвращая себя в настоящее. Эска, с принесенным копьем в руке, стоял прямо перед ним, а между бровей у него залегла складка, которую Марк не видел на его лице раньше. Эска звал его по имени, а левое плечо Марка еще хранило легкое покалывание от касания ладони, которую Эска убрал, как только Марк посмотрел на него осмысленно.
- Что? Нога?
Марк мотнул головой. Он облизал пересохшие губы, и попытался собрать внезапно раздробленные части своего сознания в привычную монолитную твердь.
- Ранение… Меня накрыло колесницей, когда я убил копьем возницу.
Марк смущенно изогнул край губы.
- Внезапно вспомнилось.
Эска стоял все еще слишком близко, как раньше, когда думал, что нога вот-вот подведет Марка. Только не за спиной у Марка, а прямо перед ним. И смотрел в глаза, а не в землю.
- Ты вышел один на один с колесницей?
Марк пожал плечами, большое ли дело, и кивнул головой. Он не знал, что рассказали Эске про него рабы, он не знал, разговаривал ли Эска вообще с другими рабами.
- Я должен был защитить своих людей,- сказал Марк, как будто, это все объясняло.
И Эске это все объясняло. Глаза его опять засветились уважением, от которого у Марка ёкнуло сердце. Эска кивнул, будто сам себе, а не Марку, опустил взгляд, отдал Марку копье и ушел с линии броска.
Марк крепко сжал древко, глубоко вздохнув, успокоил, опять было засбоившее сердце, встал в позицию и запустил копье в длинноволосую голову, опять представшую перед его внутренним взором. Он отрицательно мотнул головой Эске, уже собравшемуся бежать за копьем, и пошел за ним сам. Встал в позу, кинул, принес обратно. Он бросал и бросал в постепенно истончавшийся грозный образ врага, пока он совсем не стерся, и не осталась одна деревянная мишень перед его глазами.
Марк тяжело дышал , руки было больно поднять, нога гудела и он стал слегка прихрамывать.
Светлые сумерки с вересковым запахом и предчувствием дождя окутывали сад. У них еще было немного времени до темноты.
Марк протянул копье Эске . Секундно оперся на эскино плечо, скрипнул зубами, выпрямился, не отходя далеко, осмотрел положение тела.
Эска не кидал, ждал поправок. Марк чуть нажал ладонью на внутреннюю часть его колена, чтоб нога больше сгибалась, в остальном Эска превосходно копировал его движения. До темноты, окрасившей все вокруг серым , копье кидал только Эска. И только поздним вечером, почти ночью, Марк обнаружил, как сильно он голоден, ведь они пропустили и обед, и ужин в этот день.
В последующие дни они тренировались с дротиками, кинжалами, копьями так, как Марк привык тренироваться каждый день в лагере. Долго и основательно. В одну мишень по очереди.
Пока Марк не нашел пылившийся у дяди лук.
Лицо у Эски, увидевшего лук, засветилось так, что ни под какой маской это спрятать уже было нельзя. Его пальцы сжали полукруг гибкого дерева с таким трепетом , что Марк не мог не заметить. Даже специально не наблюдая.
Когда Эска выстрелил легко и уверенно, и стрела полетела точно в цель, а Эска горделиво выпрямившись, стоял с тенью полуулыбки на лице, будто вспоминая что-то хорошее из прошлого, Марк впервые подумал о том, в каком возрасте его пленили. Подумал и отогнал эту мысль прочь из головы, слишком уж она обжигала возможными ответами.
Марк никогда не любил лук, тот платил той же монетой, -не давался ему с такой легкостью как остальное оружие. Не можешь использовать оружие максимально полезно, избегай использовать его. Марк слишком идеально владел мечом, копьем и остальным колюще-режущим оружием, чтобы расстраиваться от не сложившихся отношений с луком.
Привычную ежедневную тренировку они начали непривычно: с сооружения новой мишени.
Когда они сделали ее, Марк, молча, отдал лук Эске и, сказав только «Твой», и пошел собирать оружие для своей мишени, даря Эске сокровенный момент радости в одиночестве.
8 На рынке. Схватка.На рынке. Схватка.
Она улыбнулась ему. Не томно, не призывно, просто улыбнулась, показывая, что оценила его молодость, красоту и силу. Марк неожиданно улыбнулся в ответ. Она не была ни слишком молоденькой девчушкой, жаждавшей романтики, ни принципиально нацеленной на замужество провинциалкой.
- Вдова. Шесть детей. Троих похоронила в младенчестве, троих воспитывает образцовыми римлянами. В скором времени собирается к родне мужа. Хороший род. Живут где-то в Испании,- будто между делом сообщил ему дядя, когда они не спеша прогуливались по рынку.
Марк опять посмотрел на нее. Она задержала его взгляд.
Статная, высокая, с бледным красивым лицом и грустными глазами, в которых бесстыдно и очень честно читалось предложение.
Марк пошел за ней, что-то сказав дяде, извиняющимся тоном. Дядя только фыркнул, будто обидевшись за марковы сомнения в его сообразительности.
Эска шел следом.
Марк оставил Эску у входа в дом, пробормотав что-то про свободное время. Эска фыркнул, почти, как дядя ранее, и встал у дверей, заложив руки за спину. Он будто наложил на себя аскезу службой Марку.
Спальня была аскетичной, пустой. Все вещи уже были собраны и ждали переезда.
Марк обнимал теплое женское тело, пытаясь передать ему чувство уверенности в будущем.
Последний шанс получить обычную физическую радость перед тем, как полностью войти в роль строгой вдовы перед родней мужа, перед детьми, перед собой. Она была благодарна ему за это. А Марк, перебирая ее длинные черные волосы, прислушивался к звенящему чувству опустошения внутри себя. Всегда, сколько он себя помнил, его энергия имела направление. Он стремился к цели и тратил все свои ресурсы на ее осуществление. Теперь он чувствовал, что растрачивает себя попусту. Опять заворочалась в груди холоднокровная гнида душевного отчаяния, заснувшая было от радости выздоровления. «Спи,- приказал ей Марк,- спи!»
Марк ушел, когда женщина заснула. После длинного монолога про почившего мужа, про детей, про страх переезда. Ей нужно было выговориться, и Марк не торопился уйти.
Эска стоял у двери все таким же напряженным, готовым к обороне цепным псом, каким становился на входе… несколько часов назад. Факела уже горели на улице, освещали прохожим путь. Увидев выходящего Марка, Эска отмер, окинул его скептическим взглядом, подправил складку тоги, зажег свой факел и в благословенном молчании пошел за Марком следом. Марку нужно было успеть зайти в одно место.
Лавка еще работала. И Марк вздохнул в ней свободно. Он кивнул Эске, чтобы тот сам занялся выбором. Смотрел, как он примеряется к мечам, держит каждый в руке, делает взмах. И к этому оружие он привычен, подумал Марк, значит не совсем ребенком… И прикусил себе кончик языка.
Кузнец показывал самые красивые, самые искусные свои произведения, но Эска, полностью отдавшись предоставленной задаче, рассматривал те, которые были им доступны по деньгам, а из них - отсеивал худшие.
- Какой?- спросил Марк, когда у Эска стал выбирать только между двумя мечами.
Эска взвесил оба в руке, нахмурился, и протянул Марку нужный меч. Марк улыбнулся, взял оба. Опробовал их в руках, осмотрел. Эска выбрал тот, который подходил Марку идеально: по весу, по длине, по заточке лезвия и удобству рукояти.
Марк вздохнул, усмехнулся мягкой улыбкой, и повторил вопрос:
- Какой тебе нравится больше? У меня уже есть.
Эска вздрогнул, и показал рукой на второй меч: более легкий и короткий.
На следующий день они включили в тренировку бой на мечах. Удары отрабатывали боевыми, а дрались деревянными. Марк, опытный в этом деле, тормозил меч у самого тела, на расстоянии с толщину ногтя, а Эска бил до конца, сам шипел на себя за попадание, в следующий раз останавливал удар из-за слабого замаха далеко от цели, получал за это окрик уже от Марка, и опять бил по телу. Вечером Марк с любопытством, посмеиваясь, разглядывал вновь приобретенные синяки на своем теле. Эска рассматривал их же, но со злостью и неудовольствием. Эмоции на его лице проскакивали все чаще и чаще. Или он не мог, а, может, не хотел прятать их перед Марком, или Марк научился заглядывать за его маску.
На следующее утро Марк с болезненным трепетом в сердце открыл свой сундук с доспехами. Осторожно, один за одним, вынул их на поверхность. В некоторых местах еще чернела кровь, метал ножной защиты был помят.
Марк вздохнул, вздохнул еще раз. Зажмурил глаза, позвал Эску, чтобы тот помог ему одеться.
Эска зашел в комнату с корзиной еды, которую специально готовил на вынос, и Марк спиной почувствовал, как он замер.
Бесстрастно, исполнительно, Эска затянул в доспехи Марку грудь, закрепил на предплечьях защитные браслеты, приподнял над головой роскошный шлем, но Марк отрицательно мотнув головой, быстро провел по короткой выпуклой отметине на подбородке. Всегда ненавидел эту вещь.
Эска, со шлемом в руках, сделал шаг назад. Марк расставил ноги пошире, расправил плечи в таком привычном и таком чуждом теперь обмундировании. Эска смотрел на него. Лицо окаменевшее, застывшее, а в глазах – пляска ужаса и восхищения.
- От синяков,- непонятно зачем объяснил Марк, немного обескураженный такой реакцией.
Эска, сглотнув, кивнул и отвернулся.
Бой у них был в молчании, окрашенном странной аурой настоящей воинственности. Эска уже не злился на себя, если попадал по Марку, а казалось наоборот, специально целил в доспехи удары посильнее. Сосредоточенное лицо и напряженное тело Эски, лязг доспехов Марка, придавали схватке окрас настоящего боя.
Складывая доспехи обратно в сундук, Марк прочитал облегчение в глазах Эски. Что ж, сколько бы ему лет не было, их было достаточно для того, чтобы запомнить и ненавидеть эту форму. И людей, которые ее носят,- добавил про себя Марк и криво поморщился: к этим людям он больше не принадлежал.
Эти красивые , мощные доспехи являлись болезненным воспоминанием для них обоих. Лучше было их больше не доставать.
- Поедем завтра на охоту,- сообщил Марк Эске, захлопывая крышку сундука.- На кабана.
9 Начало пути Начало пути
Охота была славной, удачной. Быстрой.
Марк размял тело и разогнал кровь. Они, вдвоем, хорошо провели время. В загоне животного всегда играло роль хорошее сопровождение, а Эска действовал идеально. Они слаженными, отточенными движениями, будто не в первый раз, загнали кабана. Уложились в один день.
Сидя на нагретом солнцем камне у самой реки, пока Эска сноровисто потрошил тушу у него за спиной, Марк отпил из фляги, оглядел такие привычные теперь зеленые воды, в которых еще недавно они купались, а теперь вода казалась обманчиво теплой сверху, а снизу сводила ноги. Лето сдавало свои позиции неохотно, медленно, цепляясь солнечными лучами за выцветшую, засохшую траву.
Эска прошел мимо него с окровавленным ножом. Сполоснув в воде руки, он аккуратно вытер лезвие об одежду.
Марк посмотрел на него, перевел взгляд на реку, посмотрел , зажмурившись, на чистый небесный горизонт. В этот момент он испытал чувство счастливого умиротворения. Тут было хорошо. Словно затишье перед бурей.
Ранним вечером они вернулись домой. Оставив лошадей в конюшне и даже не успев толком помыться, они пошли в дом. В саду, по пути, стояла пара солдат. Чей-то почетный эскорт или что –то хуже. Марк весь подобрался и опять спиной почувствовал, как напрягся Эска. Из дома доносились голоса. Гости.
Ненароком прервав трапезу старых друзей, Марк с тревожным любопытством оглядел дядиных гостей. Старый и молодой, как собака и ее хвост. Клавдий Марцелл, почетный легат, даже повел носом, будто определяя , из его ли Марк стаи. Из его.
А Сервий Плацид, легатский хвостик, казался из породы тех людей, которые были так неприятны Марку. Марк пожал его предплечье, тщательно давя растущую неприязнь, ведь может же он ошибаться?
Но он не ошибался. Каждая фраза Плацида, каждое его слово будто нарочно метили в больное место Марка. Не специально, почти не намеренно, а бесхитростно, неучтиво и откровенно выражая свое мнение, Плацид злил этим Марка еще больше. Потому что он имел право так говорить, хоть и не имел право так думать. Все отрочество разом встало у Марка перед глазами. Все мальчишки, которые озвучивали то, о чем Марк даже подумать не смел. Он мог , ударив, запретить им так говорить, но он не мог приказать им так не думать. Все его обидчики получали физический отпор, но их слова, косые взгляды, усмешки подтачивали Марка изнутри, сеяли сомнения, которые со временем росли и крепли.
- Девятый... Кто в Риме не знает девятый.
Простые слова, но с какой интонацией. Марк скрипнул зубами, за его спиной тихо вздохнул Эска.
Дядина рука, успокаивающе накрывшая его плечо , смирению не помогала.
Опять его резали по живому. И это было намного больнее операции на ногу.
Клавдий Марцелл неодобрительно взиравший на своего протеже , слегка выправил тему разговора. Скруглил острые углы слов почти ссоры в плавную окружность беседы.
У Марка все натянулось внутри при слове «орел». Сердце разогнало кровь и застучало, как днем на охоте. Орла видели. Если видели, значит он не уничтожен. Если он где-то есть, значит его можно найти. Орел потерян, честь потеряна. Орел возвращен, значит, честь восстановлена…
И Сервий Плацид опять обрубил ему крылья одной только фразой .
Марк не сдержался, вскочил, желваки у него на лице напряглись. Плацид смотрел на него удивленными честными глазами, будто не понимая, что он такого сказал.
Марк мог ударить его, мог убить, мог вырвать его горло зубами, но возможную правоту его слов он не мог опровергнуть. Без орла не мог.
Разъяренным раненым зверем под укоризненное дядино «Маарк», он невежливо сбежал от гостей. Метровым шагом пронесся мимо вояк в саду, плечом открыв двери, влетел в свою комнату, покружил по замкнутой территории, выпуская пар. Эска, как всегда, неотделимой тенью был рядом, стоял в арочном проеме между комнатами и исподлобья наблюдал , как Марк загнанным зверем кружит по комнате.
Всполохи бессильной ненависти и злобы выжигали что-то у Марка в душе.
Он остановился, повернул голову: Эска рассматривал его с непонятной смесью сочувствия , понимания и смятения в глазах. Огненные отсветы факелов высветляли его глаза и кожу до странного светло-золотистого цвета так, что он казался совсем чужеземным.
Марк замер около своего любимого наблюдательного пункта, открывающего вид на реку, прислонил пылающий лоб к прохладной стене.
Вот оно. Или река и бесчестье или орел и смысл жизни. Как для кого-то слово «честь» может быть пустой формальностью? Просто набором идущих друг за другом звуков?
До этого момента у Марка не было даже призрачного шанса, чтобы вернуть то, к чему он так стремился всю свою жизнь, чего так желал достичь всей своей службой. Он мог попытаться и смириться с тем, что у него есть, и жить так, как жил, и дальше. Но, знать, что существует хоть крохотная возможность восстановить доброе имя своей семьи, и не попробовать? Ему не будет спокойствия, ему не будет прощения, ему не будет смысла жить.
Двери открылись, но Марк не повернул голову. Дядя пришел, проводив гостей, наверное, извинившись за поведение племянника, забыв, что оскорбляли имя его брата. Или он научился с этим жить. Марк не хотел этому учиться.
Дядя вразумлял его мягко, осторожно, а Марк не мог понять, как дядя не понимает такой простой вещи. Срывающимся голосом он опять, как тогда на арене, открыл перед дядей то самое сокровенное, что ело его изнутри. Лучше умереть в поисках чести, чем прожить в бесчестии.
Марк знал, что дядя волнуется за него, искренне любит и тревожится за его судьбу, но если судьба- дар богов, тогда нужно довериться им.
То, что он задумал, было сущим безумием, замаскированным самоубийством или очередным бессмысленным геройством, но Марк почувствовал твердую спокойную уверенность от принятого решения.
10 Адрианов вал Адрианов вал
От принятого решения до его реализации у Марка прошел едва ли день. Он торопился: осень вступала в свои законные права. Марк собрал себе и Эске все самое необходимое, обнял дядю на прощание , запрыгнул на коня. Волнительное предвкушение живило кровь. Он опять стал туго натянутой стрелой, вибрирующей в поисках цели.
Дядя провожал его с грустными глазами, всеми силами пытаясь показать, что не считает эту встречу последней. Марк был ему за это благодарен.
Эску старший Аквила окинул хмурым взглядом. Марк вспомнил, как еще вроде бы совсем недавно, одним теплым днем они гуляли с дядей вдоль реки, пробираясь сквозь заросший высокой травой берег. Дядя попытался отослать Эску в дом, он что-то забыл там. Эска упрямо выдвинул подбородок вперед и проигнорировал просьбу, ведь она не касалась благополучия Марка. Дядя метнул раздраженный взгляд на Марка, тот улыбнулся, почему-то довольный таким развитием событий, тут же попытался стереть улыбку с лица под осуждающим взглядом ближайшего родственника, но губы опять предательски изогнуло. Марк хмыкнул, опустил глаза, и обратился к Эске, не сумев убрать смех из голоса:
- Эска будь добр, выполни дядину просьбу,- и не сдержавшись , добавил громким шепотом: - Нам надо посекретничать.
Дядя внезапно стал похож на раздувшегося петуха. Он проводил мгновенно выполнившего приказ Эску тяжелым взглядом, и, повернувшись к Марку, задумчиво рассматривал его некоторое время:
- Я слышал, он зовет тебя Марком.
- Да.
- А ты его- Эской.
Марк пожал плечами. Нелепо было подтверждать очевидное.
- Всегда по имени...
И неуютно было Марку под этим долгим оценивающим что-то взглядом. Неясно было, что дядя там решал про себя. Но когда Эска вернулся, принеся дяде его смешную шляпу от солнца, Марк смог распознать сомнение на лице дражайшего родственника.
Последующее удивление дяди от решения взять с собой на поиски орла Эску, такое простое, естественное и само собой разумеющееся для Марка, и такое чуждое, странное, нелогичное для дяди, оказалось полной неожиданностью для Марка.
Как можно было идти одному, без него? Марку такая мысль даже в голову не пришла. Он сросся со своей тенью. Да и что бы тут делал Эска без того единственного, чьи приказы он только и исполнял? Дядя, каким бы терпеливым он не был, долго бы терпеть такое не стал, а с другим хозяином… С другим хозяином дело бы опять окончилось ареной.
И как можно было сомневаться в словах Эски, в его клятве? Думать, что случись возможность, и Эска перережет ему горло? Хотя дядя не присутствовал в тот момент, когда Эска принес свой обет, не слышал этот твердый голос, не видел этот взгляд. Кем бы Эска не был в своем племени, он знал слово чести и чтил память отца. Как и Марк.
До стены они ехали галопом, с редкими привалами. Когда вал стал виден, сбавили скорость, остановились у самой каменной кладки.
Дозорный пункт встретил их атмосферой затхлости и расхлябанной дисциплины, солдаты имели запущенный вид. На мгновение Марку захотелось сказать Эске, который с зыбкой уверенностью смотрел то на него, то на разбойничего вида солдат, что при его командовании тут было бы все совсем по-другому.
Один солдат, главный в патруле, оскалив страшные зубы, поинтересовался , куда они едут. И загоготал от услышанного ответа. Марк, не скрывая брезгливого презрения, ждал, когда он отсмеется. А потом просто сказал:
- Открывай ворота, солдат.
Уверенное спокойствие его голоса, стать, осанка, то, что всегда выделяло его из толпы даже без командирских регалий, вмиг преобразило солдат. Они тут же подобрались. И открыли ворота.
Марк под мрачное напутствие «увидимся на том свете, римлянин» выехал в открытый степной простор земель, не принадлежавших римской империи.
Ворота, закрываясь, лязгнули за спиной.
Так вот, что чувствовал Цезарь. Это пьянящее чувство безвозвратности.
Рубикон был пройден.
11 Каледония Каледония I
Марк был рад, когда голая равнина сменилась для разнообразия лесной порослью. Он успел устать от этой выбивающей дух дали, слезящей глаза, если в нее долго всматриваться.
Но голые обезглавленные трупы людей, висящие на деревьях, радость поубавили.
Он знал про жестокость к живым, в определенные моменты только она гарантировала правдивые ответы. Он не понимал жестокости к мертвым.
Первый привал на ночь они сделали в том лесу, отмеченном печатью смерти.
Эска по пути подстрелил жирного зайца, и у них был сытный ужин.
Марк расстелил одеяло ближе к костру, лег к нему лицом, и, повелительно пробормотав Эске, убирающему посуду, «ложись», только и дождался, что вдоль спины согревающее прислонились чужие колючие лопатки, как его сморил сон.
Чужие места, чужая природа, чужой воздух. Марк видел это глазами, чувствовал телом, вдыхал носом. Все- другое. Марк четко ощущал себя здесь чужаком.
Эска же распрямлялся, оживал. По-звериному ловил ноздрями воздух. Стал чаще выезжать вперед на лошади. На белой лошади.
Они встретили этого горе-пастуха, который возник будто ниоткуда, когда выехали из леса . Вот равнина, а вот Марк чуть не задавил пожилого мужчину, ведущего под уздцы белую лошадь.
Марк , не сдержавшись ругнулся, рука его непроизвольно легла на рукоять меча. Пастух отпрянул, попятился назад, тоже потянулся рукой за пазуху. Эска тут же выехал вперед, успокаивающе поднял руки, произнес что-то на своем языке.
Пастух, если это был пастух, убрал пустую руку, из-за пазухи. Недоверчиво посмотрел на Эску, перевел взгляд на Марка, опят на Эску. Сказал что-то скрипучим, подточенным ветром голосом.
Эска спросил, он ответил. Или наоборот. Марк ловил интонации. Спрашивал все-таки Эска. Про лошадь. Пастух жал плечами, говорил отрывисто и неохотно.
Эска вдруг вскинул голову в его сторону, приоткрыл рот, прикусил губу, опять повернулся к пастуху и что-то сказал.
Пастух оценивающе посмотрел на быстрого коня Эски.
Марк понял. Выпустил воздух сквозь сжатые зубы.
- Он ведет его на убой. В жертву. – Эска посмотрел на него с такой невысказанной мольбой в глазах, какой Марк никогда не думал увидеть, на которую, он думал, Эска не способен физически.
Марк еще раз примерился к коню. Белый был ухожен, статен, красив. Более взрослый, чуть менее быстрый, сильный. С таинственными узорами на крупе.
- Почему?
- Это - конь жреца, – пояснил Эска. Его взгляд словно ласкал лошадь, также , как некоторое время назад его пальцы обнимали деревянную дугу только что приобретенного лука. - Жрец умер, и на него больше не может сесть никто из его племени.
- А ты не боишься?- поддел его Марк
Эска метнул в него такой взгляд, что будь Марк хворостом, запылал бы.
- Я не сильно знаком с вашими верованиями,- почти извиняясь, пояснил Марк. Он не собирался наносить обиду.- Это … не опасно?
Эска мгновенно расслабился, лицо у него смягчилось. Он всегда почтительно относился к марковым подношениям богам. Был чужд его религии, но уважал его к ней отношение.
- Это - не опасно.
И Марк рубанул подбородком короткую вертикальную черту в воздухе.
Теперь Эска ехал впереди него, с прямой спиной, исполненным уверенным благородством жестом опираясь ладонью на бедро. Марк вспомнил, что на белых лошадях у бритов разъезжали вожди. Просто так часто получалось, что они были еще и жрецами.
Когда кончилась та часть дороги, по которой должен был идти легион, и впереди вдруг оказалось множество возможных путей, Марк спросил Эску, куда идти. Тот странно глянул на него, испытующе:
- Сам решай,- и почудилось Марку ехидство в его голосе, – пять тысяч солдат могло пропасть в одной долине, а тут их тысячи.
Марк сжал свой талисман, малую копию орла легиона, закрыл глаза и обратился за помощью просьбой о знаке. Эска выжидал. Когда орлиный клекот расколол чистый воздух, указывая направление, и Марк сказал «на север», Эска, усмехнувшись, кивнул сам себе, будто удивляясь, и почему это он сомневался.
Роль переговорщика Эска взял на себя. Редкие путники и малые деревушки, всё живое и умеющее говорить, встретившееся им по пути, было опрошено. Странные люди, настороженные, нелюдимые, с длинными немытыми волосами. Варвары. Марк поражался, как они могли дать отпор такой мощной и отлаженной махине римской армии. Но именно из-за этих людей два британских легиона по приказу Адриана построили крепостной вал, разделивший Британию на «свою» и «чужую».
Постепенно походное настроение окутывало Марка. Было в этом что-то мистическое, глубинное, близкое сердцу. Дорога, коричневая и бесконечная, как река, затягивала его в себя. Природа вокруг не была больше чужой. Везде простор , он сам себе хозяин. Только бесконечность дороги в молчании могла быть мукой. То, что по началу было благословением, по прошествии времени, становилось проклятием.
В один из ночных привалов, рассматривая сидящего напротив и , кутающегося в шерстяной плащ, Эску, Марк поделился с ним сокровенным, тайно желаемым, тем, чем раньше он делился только с дядей. Своей надеждой, на то, что отец – жив. И подосадовал сам на себя за слабость, за внезапную откровенность, за то, что не сдержался, а на Эску за то, что тот искренне, честно спросил про орла, который для него, для брита, - лишь «бесполезный кусок метала».
- Конечно, тебе не понять.
Лицо у Эски было на удивление открытым. Он вздохнул, будто это Марк не понимал главного, а не он, потом, замявшись на мгновение, словно тоже решаясь, рассказал ему свое горе. Буднично, спокойно, просто, глядя в глаза. Марк не мог отвести взгляд, не мог запретить этим болезненным словам обжигать его душу. Этот короткий рассказ потряс его. Ночью он долго не мог заснуть, вглядывался в затянутое черное небо, и пытался не представлять себя на месте Эски. Мать, отец, братья, родня, земля, язык, свобода. Столько всего отнято.
Эска лежал рядом, тоже на спине и тоже не спал. Его плечо слегка касалось плеча Марка.
Марк, не думая, подтянулся поближе, чтобы контакт был более осязаем, материален, чтобы Эска знал, - он рядом.
Плечо вжалось в плечо, бедро в бедро. Эска не отодвинулся. А через некоторое время накинул на Марка край своего одеяла. Марк, наконец, засыпая, улыбнулся.
12 Каледония II КаледонияII
Контраст был разителен.
Марк помнил тот момент обеденного привала у костра, когда он сел напротив Эски, а тот почти улыбнулся ему: легко, без напряжения, просто от вида Марка, который был ему приятен.
А потом случились кочевники.
Марк не заметил их, даже когда Эска сказал. Вскинул глаза в недоуменном удивлении, осмотрелся, не увидел, поверил на слово. Они, не мигая, смотрели в глаза друг другу. Замерли в этой бесконечно долгой секунде: Эска потихоньку вытаскивая из колчана стрелу, Марк, нащупывая за спиной меч.
- Ты готов?
Они взвились вверх одновременно. Копье врезалось в то место, где только что сидел Марк.
Эска спустил тетиву и убил одного нападавшего- почти обнаженного, со странными, не такими, как у виденных ранее бритов, татуировками. Нацелился в следующего. Марк практически в рукопашную уложил еще одного, воткнул нож тому в шею. Неожиданно появившийся из реки дикарь, на секунду заставший Марка врасплох, выполнил роль мишени. Копье вошло в него так, как учил Марк, только лучше. Эска бил с такой силой, какой ни разу не показывал на тренировках.
Марк посмотрел на Эску и увидел на его лице радостное облегчение , потому что до этого там был испуг. За его, Маркову, жизнь.
А потом на Эску спрыгнул еще один, который оказался совсем мальчишкой. Прошедшим инициацию впрочем, раз вышел на охоту.
Марк, не задумываясь, метнул нож ему в спину, когда тот убегал. А вот выражение лица Эски заставляло задуматься. Что он увидел в этом мальчишке? Себя? Братьев? Ребенка? Сородича?
Марк мог подумать об этом позже. Лезвие было коротким, оно не убило мальчика, и ему предстояло завершить начатое.
- В следующий раз, убивай не задумываясь.
Эта работа не доставляла ему удовольствия, но она входила в его обязанность. Марк стиснул зубы, отвернулся, перерезал тонкую шею. Поднялся.
Эска смотрел на него потрясенно, с ужасом осознания того, что Марк совершил, кем он является. Как тогда с доспехами. Только эти доспехи были не внешними. Внутренними. Их было не снять, не спрятать в сундук, убрав неугодное напоминание с глаз долой.
«Да, я римлянин!» - хотелось закричать Марку «признай же это!»
Но Эска смотрел на него, и Марк видел, слышал всем телом, как он надевает внутреннюю броню. От него.
Марк вспоминал то мгновение у костра. Момент умиротворенности такой простой в своей обыденности , более чистый, более яркий, чем тогда, в Калеве, на берегу обманчиво теплой реки, когда Марк почувствовал себя счастливым впервые после ранения. Такой момент, который ценишь уже после того, как он прошел. Сравнивая его с другими.
Глухое напряжение ломким пластом молчания окутало их.
И вроде внешне мало что изменилось.
Изменилось все.
Он ждал, когда Эска поймет, когда осознает, что так было нужно. Иначе нельзя. Или ты их, или они тебя. Мальчик, молодой воин, мог привести других, да что там, он бы привел других. Но Марк знал, что голова и сердце часто не в ладах друг с другом, когда замешаны эмоции. Эмоции и логика, как масло и вода. Масло пленит кристально чистую гладь разума, и мешает видеть ясно. А если оно еще и горит…
Да и не в мальчике уже было дело.
Когда Эска общался с встретившимися на пути людьми, разговоры его были больше похожи на беседы. Все меньше и меньше вопросительных интонаций проскальзывало в его голосе, все больше усмешек, и косых взглядов в сторону Марка.
Марк терпел, стискивал зубы и терпел, давая время.
Но тяжелая сумрачность привалов, участившийся дождь, до странного соответствующий настроению, молчаливые ночевки, когда они лежали рядом, и Марк кожей чувствовал, как собран и напряжен Эска, как тяжело ему дается не отдернуть плечо или локоть, если они случайно соприкоснулись конечностями, и потому Марк из молчаливой гордости убирал руку первым; все это гнетущим образом истощало марково терпение. Финальным ударом в невечные запасы столь тонкой душевной материи стал последний разговор Эски и какого-то брита, когда они вдвоем , ухмыляясь поглядывали в его сторону. Брит скалил зубы в его сторону, фыркал себе под нос и говорил про него явно что-то неучтивое. Когда Марк приставил нож к его горлу , то неучтивость разом слетела с его лица, сменившись удивлением.
Эска выставил вперед подбородок, он знал на что Марк способен, в отличии от брита, еще не успевшего понять расклад сил. Лезвие Марк держал у одного горла, но острие взгляда резало другого человека.
- Спроси его,- сказал Марк, прижимая нож сильнее к телу. Он не блефовал.
В этот раз ему дали , пожалуй, самый толковый ответ за весь их путь.
Эска после того, как перевел слова брита, резко отвернулся и ушел прочь. Марк еще не растеряв свой запал, пробирался назад к лошадям , с силой отталкивая ветки от лица. Он нагнал Эску, когда тот пытался запрыгнуть на лошадь, опустил на плечо ему руку, развернул к себе лицом, оперся ладонями на лошадиный бок, заперев Эску между своих рук. Он навис над ним и четко выговорил, глядя в глаза:
- Мое имя- Марк Флавий Аквилла.
Эска явно ожидал другого развития событий от такого бесцеремонного рывка за плечи. Он стоял, почти не дыша, глядя ему в глаза. Прозрачность одного взгляда схлестывалась с огнем другого.
Марк мог бы расшифровать, что стоит за каждым его именем, всю римскую историю его семьи. Но сейчас он не доверял длинным речам.
- Марк. Флавий. Аквилла.- повторил он, голосом выделяя каждое слово, и добавил, чтоб стало совсем понятно.- Римлянин.
Эска смотрел на него, не моргая, и будто совсем не меняясь в лице. Но глаза его, светлея, отдавали простор расширяющимся блестящим зрачкам.
- Я не изменился. Я тот же, кем был,- продолжил Марк.
Эска молчал. Марку захотелось встряхнуть его за плечи, но он сдержался. И словно высмотрев что-то в его лице, Эска отмер:
- Эска Мак Кунавал,- наконец, прошептал он.
- Эска. Мак. Кунавал.- повторил Марк, кивнул и отстранился.- Хорошо.
- Хорошо?
-Хорошо.
Он запрыгнул на лошадь и в этот раз поехал впереди. Напряженность между ними все еще ощущалась в воздухе, но , будто выпавшим снегом, а не постоянным снегопадом. Нужно только дать время и снег растает.
@темы: рим гдето рядом, игл, Фанфики
определенно новый смысл у песни появился .)
и у нас даже есть план как на него пойти...
