маленький мальчик в поисках замка, гири на сердце, дедушка с его никогда неотравленными письмами сыну, современный нью-йорк и отголосок дрездена, много много души и сердца.
так могут писать немногие. совсем немногие. так трогательно, непосредствено, весело, по живому. это тот вариант, когда книга по-любому выигрывает у фильма, заочно. потому-что поставить дословно не получится. только по мотивам.
изумительно
И вот я попросила отца, твоего прадеда, которого считала самым лучшим, самым добрым человеком на свете, написать мне письмо. Я сказала, что неважно, о чем оно будет. Только напиши, — сказала я. Что угодно.
«Родная моя!
Ты хотела, чтобы я написал тебе письмо, и вот я пишу тебе письмо. Я понятия не имею, ни зачем его пишу, ни о чем мне следует написать, но это все равно, потому что я слишком тебя люблю и уверен, что ты попросила из лучших побуждений. Надеюсь, что когда-нибудь и тебе доведет-ся узнать, как приятно сделать для любимого то, чего сам не понимаешь.
Твой отец»
Ничего, кроме этого письма, у меня от отца не осталось.Даже фотографии.
читать дальшеПо улице, которая нас разделяла, проехала «Скорая», и я представил того, кто внутри, и что с ним случилось. Как он, типа, сломал лодыжку, выполняя навороченный трюк на скейтборде. Или как умирает от ожогов третьей степени, покрывающих девяносто процентов его тела. А вдруг я его знаю? А вдруг кто-то смотрит на эту «Скорую» и думает, что внутри я?
Что если сделать прибор, распознающий всех, кого ты знаешь? Тогда у едущей по улице «Скорой» на крыше могла бы загораться надпись:
НЕ ВОЛНУЙСЯ! НЕ ВОЛНУЙСЯ!
если прибор того, кто внутри, не распознал приборы тех, кто снаружи. А если распознал, то на «Скорой» могло бы загораться имя того, кто внутри, и либо:
НИЧЕГО СЕРЬЕЗНОГО! НИЧЕГО СЕРЬЕЗНОГО!
либо, если это что-то серьезное:
ЭТО СЕРЬЕЗНО! ЭТО СЕРЬЕЗНО!
«Сколько у вас карточек?» — «Никогда не считал! Теперь должно быть не меньше нескольких десятков тысяч! Может быть, сотен тысяч!» — «Что вы на них пишете?» — «Пишу имя человека и его биографию одним словом!» — «Одним-единственным?» — «Любого из нас можно уместить в одно слово!»
Он стал выдвигать ящички и вынимать из них карточки, одну за другой.
«Генри Киссинджер: война!
Орнетт Колман: музыка!
Че Гевара: война!
Артур Эш: теннис!
Том Круз: деньги!
Махатма Ганди: война!»
«Но ведь он был пацифистом», — сказал я.
«Вот именно! Война!
Я спросил, есть ли у него карточка на Стивена Хокинга.
«Конечно!» — сказал он, и выдвинул ящичек, и достал ее.
«Стивен Хокинг: астрофизик!»